— Но при чем здесь забастовка?
Боде пришел в ярость и начал орать. Он ведь не дурак, даже младенцу ясно, какая здесь каша заваривается. Но только зря. И пусть вся полиция перевернется, все равно это зря.
Позади стоял черный Вольфрум и неотрывно смотрел на Цонкеля.
Цонкель опять вобрал голову в плечи. Неудобно, что Боде и Вольфрум в этой делегации, а Боде к тому же скандалит. Это бросало тень на партию. Зачем они явились сюда в таком составе, да еще согласились на избрание в штаб забастовки? Вопреки призыву партии — выжидать? Непостижимо, как столь рассудительные люди дали себя завлечь в сети сверхрадикалов. Раньше они никогда не выступали с левыми требованиями, наоборот, — это ведь Вольфрум предложил его кандидатуру в бургомистры. Но Боде ведет себя так, будто он из гвардии Брозовского. А ведь когда-то был знаменосцем в рейхсбаннере[3]. Как на зло, устроил целый спектакль в присутствии этих двух церберов.
Так Цонкель называл про себя Фейгеля и Меллендорфа. Он еще не совсем забыл свое прошлое: нет, не забыл! Но товарищам тоже следовало держаться в известных рамках, кабинет бургомистра — не место для скандалов. А что касалось забастовки, то Лаубе и Барт держали его в курсе событий. Насчет этого между ними существовала твердая договоренность. Они бастовали, когда дело касалось законных интересов рабочих, и не отставали от товарищей. На то они и сознательные организованные рабочие. Сам он тоже делал четкое различие между постом бургомистра и членством в партии. Как бургомистр он стоял над партиями, а как социал-демократ — был полностью на стороне рабочих. Так он понимал свой долг. Воззрения Лаубе, а тем более Барта, не всегда совпадали с его собственными взглядами. Барт был немного индивидуалист, это объяснялось его происхождением и было простительно. Партия — не армия, всех под один ранжир не подводит. Но к этой пролетарской самообороне они и в самом деле не имели никакого отношения. А уж он тем более. Это компания Брозовского.
Руководил борьбой профсоюз, и никто другой. Легально и законными средствами, без всякой самообороны. Прав был Лаубе, когда говорил, что самооборона приведет лишь к нежелательным трениям с полицией. В итоге это только помешало аварийным работам и вызвало черт знает какие беззакония. Никто не имеет права подменять органы власти. Так далеко заходить нельзя.
Он пришел к выводу, что в рассказе Боде много неправдоподобного, и указал на некоторые противоречия.
— Что ты несешь? Или я ошибся дверью? — Боде отступил на три шага. — Ты, собственно, за кого?
Секретарь тотчас принялся делать заметки. Каждая подробность спора между Цонкелем и Боде казалась ему важной. На всякий случай он взял из рук Меллендорфа листок со списком свидетелей.
Воспользовавшись первой же паузой, секретарь сказал:
— Список свидетелей является важным документом. Я считаю целесообразным, — обратился он к Цонкелю, — изъять его и направить в районное полицейское управление. Двадцать фамилий, и все как на подбор — забастовщики… Странно, что в полночь в этом кабаке оказалось столько людей. Мне представляется важным выяснить, чем они там в это время занимались.
— Ковыряли в носу! — крикнул кто-то.
Фейгель презрительно скривил губы. Он считал ниже своего достоинства отвечать на подобные реплики. Будь на то его воля, он сразу же учинил бы настоящий допрос. Разве это свидетели? Их место — на скамье подсудимых. Он не сомневался, что главные виновники и зачинщики беспорядков находились здесь, в кабинете. В их число входит и хозяин пивной, а Боде — один из вожаков. Чем больше он говорит, тем больше путается. Ну, кто поверит сказкам, которые он так упрямо повторяет. Преступники, напавшие на управляющего имением, обнаружены. Вот так-то. Не хватает только одного — самого хитрого…
— Я дам прокуратуре указание назначить следствие, — уронил он свысока. — Несмотря на преступную халатность, — эти слова явно предназначались бургомистру, а их весомость подчеркивалась последующей паузой, — несмотря на халатность, собрано достаточное количество фактов для выяснения истины. Пора переходить в наступление. Я полагаю, сказано достаточно.
Меллендорф, важный, как индюк, и толстый, как боров, счел своим долгом тоже вставить слово. Желая показать, что и он разбирается в законах, полицейский прорычал:
— При сложившихся обстоятельствах надо срочно произвести арест определенных лиц. Иначе возникает опасность преднамеренного запутывания следствия.
3