То один, то другой штейгер заговаривал с горняками из своего забоя.
— Шунке, как дела?..
— Хорошая сегодня погодка, штейгер Гариус, — слышалось в ответ.
Насмешки, язвительные замечания, озорные шутки. Этим пока все ограничивалось. Всех настораживали приготовления полиции.
— Последняя получка, Шунке, — продолжал штейгер. — Что матери скажешь, а? Ведь в следующем месяце вам ничего не светит.
— Хуже не будет, штейгер Гариус. Нам не привыкать. В шахте тоже не светло.
— Это плохо кончится, Шунке. Сами себе хуже делаете.
— У каждого своя голова… Скажите-ка, штейгер Гариус, за получкой сквозь строй будут прогонять, да? — Шунке показал на полицейских. Штейгер смолчал. — Учтите, штейгер Гариус, с вашим братом дирекция тоже не будет цацкаться. Так что и вам не светит, не надейтесь!
Давка у ворот усилилась.
— Зачем здесь полицейская свора? — крикнул Вольфрум через головы товарищей стоявшему впереди Лаубе. — Помощнички кассира?
Лаубе промолчал, не желая ввязываться в разговор. В противоположность товарищам, одевшимся по-будничному, он нарядился в синий шевиотовый костюм, который, несмотря на все старания фрау Лаубе, лоснился на обшлагах и лацканах.
Полицейские поигрывали пристегнутыми к поясам резиновыми дубинками, демонстративно поправляли карабины, с важным видом обменивались вполголоса отрывистыми фразами и вообще вели себя довольно бесцеремонно.
Пауль Дитрих взобрался на решетку ворот.
— Новые порядочки, братцы! — воскликнул он, оглядывая двор. — Сегодня денежки будут, наверно, подавать на серебряной тарелке. Полиция проверит, сколько монет досталось каждому, и выделит нам личных телохранителей. Пока еще наш капитал под охраной.
— Не занимайся провокациями! — одернул его Лаубе. — Вечно эти сопляки суются повсюду.
— А ну, слезай! — послышался окрик со двора.
Пауль Дитрих спокойно продолжал сидеть на узкой перекладине.
— Слезай, тебе говорят, и убирайся отсюда! — Лаубе схватил Пауля за щиколотки, пытаясь стащить вниз.
Пауль не сдавался.
— Пусть сначала уберется полиция.
— Заткнись, щенок! Чего людей натравливаешь? Опять хочешь скандала? — Лаубе рассвирепел. Еще из дома он позволил в бухгалтерию и надеялся, что ему, как члену производственного совета, вручат зарплату отдельно. Но его даже не выслушали до конца.
— Он прав, — вступился за Пауля Вольфрум. — Чего тебе надо? Еще вопрос — кто кого здесь провоцирует.
— Подпевай, подпевай, на это ты способен! Хотите из пустяка устроить массовое зрелище! — Лаубе с оскорбленным видом отвернулся и замолчал. Плевал он на таких, как Вольфрум. Перебежчики. Своим же товарищам норовят в спину ударить.
— Зрелище начинается, дорогой товарищ Лаубе. Слышишь? Начинается.
Ворота распахнулись. Пауль проворно соскользнул вниз. Полицейский вахмистр крикнул:
— Станьте в очередь! По возможности, соблюдайте порядок, и дело пойдет быстрее!
Это прозвучало властно и вместе с тем почти любезно.
Лаубе, не оглянувшись на Вольфрума, вошел первым. За ним гуськом двинулись человек десять — двенадцать. Внезапно очередь остановилась. Люди сбились в толпу, и у ворот образовалась пробка.
— Разойдись! — молодцевато скомандовал вахмистр. — Дайте дорогу! Слышите?
Толпа у ворот редела. Горняки группами врывались на шахтный двор, сметая жидкие цепочки полицейских. Чиновники из управления даже не пытались сдержать лавину. Вахмистр неистовствовал. Ничего не помогло. Тысячи людей мгновенно заполнили двор. Каски полицейских черными поплавками покачивались в море голов. Вахмистр истошным голосом выкрикивал команды, но полицейские были бессильны что-либо предпринять; рассвирепевшие, они постепенно собрались в проходе возле центрального здания и пытались восстановить порядок. Путь к раздевалке был прегражден. Горнякам снова пришлось ждать.
В числе последних пришли Юле Гаммер и Брозовский-младший. Ведя велосипеды, они не спеша пересекли двор. В толпе кто-то, посмеиваясь, громко пожаловался им, что из-за неблагоразумия масс сорвалась намечавшаяся прогонка сквозь строй.
— До чего ж иногда люди бывают бестолковы, просто не верится. — Юле расхохотался.
Они с Брозовским только что вернулись из Гетштедта. Сегодня утром довольно большая группа иногородних штрейкбрехеров впервые попыталась под защитой полиции войти на латунный завод. Но дело обернулось для них скверно. Правая кисть Юле была перевязана носовым платком. Во время драки он, не рассчитав удара, повредил руку, зато у штрейкбрехера, по всей вероятности, сотрясение мозга. Юле поведал об этом без лишней скромности. За маркшейдерской он открыл водопроводный кран и, держа распухший сустав под холодной струей, заметил вслух, что вряд ли его кто осудит, если он получит причитающиеся ему деньги.