— Давно не было такой весны, как в этом году, — проговорил кто-то.
— Да, эта весна такая юная, свежая, беззаботная. Жить бы да радоваться. А тут латунный завод… — Брозовский поискал глазами место поудобнее. Ждать придется долго, подумал он.
В полусотне метров от них, за воротами, томились от бездействия отряды берлинцев в синих мундирах. Утром между ними и бастующими произошла перебранка, как считали рабочие, из-за какого-то недоразумения. Однако забастовщики отошли от ворот и заняли посты метров на пятьдесят подальше. Сдвинуть их оттуда никакими уговорами нельзя было.
— Мы народ упрямый, и лучше не трогайте нас! — сказал Шунке в ответ на предложение полицейских уйти с насыпи.
Берлинцы были настроены весьма недружелюбно. Когда Шунке посоветовал им не очень-то заступаться за штрейкбрехерский сброд, со стороны полицейских послышались презрительные реплики.
Дирекция, правда, не оставляла попыток набрать штрейкбрехеров на стороне, однако из этого ничего не получилось: ни один на завод не прошел. После энергичных объяснений с забастовщиками они больше здесь не показывались.
Господин министр Зеверинг отлично экипировал своих полицейских. Он любил, когда его называли творцом прусской полиции.
Молодой, лихой на вид лейтенант возбужденно мерил большими шагами «ничейную» полосу, разделившую после утренней «дискуссии» бастующих и полицию. Иногда он близко подходил к рабочим; казалось, он хотел узнать, о чем говорит Брозовский.
— Может, ему стоит послушать твою лекцию, Отто? — спросил Шунке.
Брозовский рассмеялся.
— Не обязательно, а вообще не помешало бы.
Четко выкрикивая слова команды, лейтенант то и дело заставлял своих подчиненных перемещаться с одного места на другое.
— Расхаживает, как петух! Напялил мундир и воображает, наверное, что вокруг все со страху падают. Бьюсь об заклад, что он нас за своих кур принимает.
Шунке сделал почин. Тотчас со всех сторон посыпались реплики в адрес берлинцев:
— Да, надоело им топтаться у ворот.
— Сразу видать, забияки. Ишь как на нас поглядывают.
— Упитанные ребята, что верно, то верно, на здоровье не жалуются, — заметил Боде. — А мундиры на них как влитые.
— Куда нам с ними тягаться, заморышам и оборванцам. — Шунке показал на грубо залатанные штаны паренька, сидевшего рядом с ним.
— Да, в таком виде он, конечно, не может представлять государственную мощь свободной Пруссии, хотя бы из гордости, — сказал Брозовский.
Жевавший травинку паренек зло сплюнул.
— А ну их всех к…
— Опять идет, — предупредил кто-то шепотом.
— Какой же ты непослушный, — громко сказал Брозовский пареньку. — Полиция этого не терпит. Хотя здесь и не Берлин, но одеваться надо все-таки прилично. Или у тебя эти штаны единственные?
— Вот еще! — воскликнул паренек. — Да у меня их два полных шкафа. И не хуже, чем у этих берлинцев.
— Ага, значит, ты просто не хочешь похвастаться, как некоторые…
Поняв намек Брозовского, лейтенант покраснел до корней волос. Резко повернувшись, он зашагал обратно.
«Ну погодите у меня, лежебоки, — подумал он, — расселись тут и насмехаетесь над мундиром. Смейтесь, скоро вам тошно станет. Сброд! Жадный, завистливый сброд…» Конечно, когда его парни из лихтерфельдского полицейского училища ездят по воскресеньям в Груневальд или на Ваннзее, им выдают даже парадные мундиры. Что ни говори — все-таки столица, не какой-нибудь там горняцкий поселок. Откуда здесь взяться культуре и хорошим манерам?
Брозовский ободряюще кивнул пареньку.
— Вот так-то, приятель. Каждый из этих молодчиков за воротами чувствует себя большой персоной. Они явились сюда, чтобы защитить штрейкбрехеров от нас. Твои латаные штаны их не волнуют. — Он помолчал, нахмурив лоб. — Ну что ж, пожалуй, продолжим?
— Давай! — Паренек придвинулся ближе.
— Поговорим о том, почему полиция заявилась именно сюда, на латунный завод. Согласны?
Возражений не было.
— Гетштедтский латунный — очень важный завод, второго такого в Германии вообще нет. Поэтому знать его историю и назначение будет небесполезно. Начну с самого начала.
Брозовский описал рукой широкую дугу, как бы охватывая всю территорию огромного завода со всеми его подсобными сооружениями.
— Вот там, в цехах, отливали медные кольца для снарядов. Для маленьких, семидесятипятимиллиметровых, и для тех, что побольше, стопятидесяток, ну и для самых больших — двухсотдесятого калибра. Без этих колец в артиллерии не обойтись. Как сами понимаете, особенно много их делали во время войны. Но и до войны их уже делали про запас и по заграничным заказам, причем беспрерывно. Хороший хозяин всегда предусмотрителен, ведь случись мировая война, и границы запрут. Как же тогда заказчики в других странах получат свой товар? Потому и запасаются. Ясно? А заработали на этом неплохо.