— Может быть, случалось и так, что кто-нибудь из вас втаптывал в окопную грязь именно те гильзы, для которых он сам здесь добывал медную руду.
— А что, вполне возможно! — воскликнул паренек.
— Тише, не перебивай, — одернули его.
— Сейчас закончу. Что еще? Да, пистолетные гильзы. Маленькие, изящные, блестят, как золотые. На заводе они сыплются из автоматов, словно горох. Такие же гильзы и в пистолетах наших берлинских знакомых, вон тех, что стоят там, а гетштедтская работа, как известно, отличается высоким качеством.
Все это слышал и лейтенант, который снова приблизился к сидевшим и нервно поглядывал на часы.
— Да, прибыльное дело — такой латунный завод, — отозвался старый литейщик. — И чего только на нем ни производят… А у Отто голова хорошо варит. Побольше бы нам таких.
Все согласились с ним. Кроме лейтенанта. Ему не нравилось, что люди спокойно сидят у дороги, покуривают трубки, посмеиваются и даже рассуждают о мировых проблемах. Почувствовав себя задетым, он вдруг ни с того ни с сего приказал всем встать и отойти дальше. Его слова пропустили мимо ушей. Никто и не думал уходить. Да и зачем? Брозовский ведь еще не окончил своей беседы. Латунный завод производил еще много важных вещей. Например, кабель, телефонный провод для полиции, рейхсвера, почтового ведомства, а также провод для высоковольтных линий. Медная руда, которую они добывали в забое и которую там, на заводе, плавили, прокатывали, протягивали и штамповали, действительно находила самое широкое применение.
Неужели лейтенант не понимает этого? Тогда пусть хоть послушает умного человека.
Руда может помочь людям жить лучше, но она может также принести им горе и смерть. Все зависит от того, кто ею владеет и кому принадлежит такой завод. Взять, например, других знакомых мансфельдских рудокопов — криворожских горняков, — старых, добрых знакомых. Брозовский охарактеризовал их, как крепких, смекалистых людей, хотя никогда и в глаза не видел. Но они не могли быть иными. Впрочем, Рюдигер все подробно о них рассказал. Они добывают не для какого-то там неизвестного синдиката. С этим они давным-давно покончили. Криворожская руда служит самим горнякам, крестьянам, служит всем людям. Это уже немало. Возле криворожских рудников и отвалов больше не услышишь ругани лейтенантов полиции.
— А здесь… что ж, посмотрим. Во всяком случае, время не стоит на месте. Его не сможет остановить даже лейтенант полиции из Берлина.
Брозовскому пришлось подобрать ноги, ибо лейтенант чуть не наступил на них.
— Я думаю, — сказал Брозовский, — что ради этой цели мы должны заставить штрейкбрехеров повернуть назад еще до того, как их под защитой полиции впустят в заводские ворота. Дирекция прежде всего хочет возобновить это важнейшее производство и тем самым сломить забастовку. Господа считают себя необычайно хитрыми. Недаром они превратили латунный завод в самостоятельное акционерное общество. И недаром господин Зеверинг прислал свою полицию именно сюда…
Лейтенант дважды повторил им свой приказ, лицо его побагровело. Опять ничего не добившись, он побежал к воротам. «Упрямая банда! Теперь я поговорю с вами по-другому», — думал он, кипя от бешенства.
По дороге из Гроссэрнера к заводу мчалась группа велосипедистов. В первом Брозовский узнал Пауля Дитриха. От него буквально валил пар, лицо полыхало. За Дитрихом, глотая воздух широко раскрытым ртом, ехал Отто, старший сын Брозовского.
— Едут! Едут! — кричали велосипедисты.
Хорошо, что догадались выслать на разведку молодежь. Они обнаружили грузовики со штрейкбрехерами, и расчет дирекции провалился. По телефону сказали правду. Брозовский сощурил глаза. Да, сейчас может завариться каша…
Парни отнесли свои велосипеды за придорожную канаву и вооружились насосами. Вниз по отвалу бегом спускались бастующие, из-под их ног сыпались камни. Никто не предполагал, что там, наверху, окажется так много людей. Плотными рядами они преградили путь к заводу. На большой скорости подкатили несколько крытых грузовиков с полицейской машиной впереди.
Главные заводские ворота распахнулись. Лейтенантский свисток дал сигнал тревоги. Полицейские, выбежав из ворот, рассыпались в цепь. У подножия насыпи началась дикая свалка. Все, кто сидел вокруг Брозовского, поднялись, иначе полицейские затоптали бы их. Только Брозовский остался сидеть. Не спеша он откусил конец десятипфенниговой сигары и закурил.