Послышалось лишь невнятное бормотание и шепот. Единственным, кто выступил, был капитан районной жандармерии, случайно попавший на это заседание, ибо управлению полиции предложили прислать только одного представителя. Капитан высказал ряд общих соображений, касающихся порядка и безопасности. Он сообщил, что из округа направлены сюда еще сорок полицейских. Просьбы о дополнительных подкреплениях отклонены ввиду угрозы забастовки в районах Биттерфельда и Лейны.
Редактор «Тагеблатта» прошептал на ухо своему коллеге из «Цайтунг»:
— Сенсация! Они опять решили опереться на социал-демократов. В теперешней ситуации это же немыслимо!
— Лучше гибкий костыль, чем совсем никакой, — ответил тот и стал поспешно писать в блокноте.
Не успел еще Альвенслебен переварить услышанное, как Краль поднялся с места; пожелав всем дальнейшего плодотворного сотрудничества, он закрыл заседание и исчез за почти незаметной дверью в отделанной под дуб стене.
Вслед за ним тут же встал майор и, по-военному коротко кивнув во все стороны, ходульным шагом вышел из зала. Оставшиеся загалдели наперебой.
Альвенслебен потерял самообладание.
— Это свинство! — крикнул он и кинулся к двери, за которой исчез Краль, но секретарь задержал его.
— Сожалею, господин фон Альвенслебен. Господин генеральный директор проводит сейчас другое, еще более неотложное совещание.
— Да, сегодня время не терпит… — поддержал секретаря начальник отдела найма.
Кое-кто из господ рассмеялся. Долговязый Альвенслебен попытался отстранить секретаря. Тощий, как жердь, канцелярист стоял на ногах тверже, чем можно было предполагать.
— Потрудитесь, пожалуйста, пройти к кассе, — подчеркнуто нагло проговорил он. — Там вас ждет чек.
Внезапно стушевавшись, Альвенслебен отступил назад. Не услышал ли кто этих слов? Судя по ехидной усмешке Зеебурга и по тому, как он прикуривал сигарету, крейслейтер понял, что услышали. Проклятая банда! Альвенслебен щелкнул каблуками и покинул наполовину опустевшее помещение. На лестничной площадке с ним попытался заговорить Бартель, но Альвенслебен, не замечая его, сбежал по ступенькам, влез в машину и сам уселся за руль. Когда он включил сцепление, раздался такой треск, словно разлетелись вдребезги все шестеренки в коробке передач. Машина, как подхлестнутая лошадь, рванулась с места и, проскочив в открывшиеся ворота, с ревом умчалась.
Как раз в это время Краль преодолевал в себе остатки внутреннего сопротивления приказу, полученному свыше. Он понял наконец, что без помощи социал-демократов и профсоюзных руководителей не удастся вернуть рабочих на производство и прорвать единый фронт забастовщиков. И тем не менее все это казалось ему невыносимым анахронизмом. Краль полагал, что сможет сломить забастовку и без их содействия. Он любезно попросил шестерых представителей профсоюзов и объединенного производственного совета заводов Мансфельдского акционерного общества занять места. Ничего не поделаешь, так надо. Ему было известно, что члены делегации тоже делали большую ставку на эту встречу. По его просьбе они еще ночью созвали на совещание самых верных людей, в их готовности к переговорам сомнений не было. Секретарю профсоюза горняков генеральный директор даже руку пожал, как старому знакомому.
Правда, ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы подавить чувство брезгливости от прикосновения к потной ладони секретаря. Усевшись, Краль незаметно вытер руку о брюки.
Председатель производственного совета Риферт, дородный мужчина с наметившимся вторым подбородком, увидев, что Лаубе уныло стоит в сторонке, усадил его в конце стола. Риферт вел себя так, словно заседал здесь с шефом каждый день.
Очутившись напротив генерального директора, Лаубе еще больше растерялся. Казалось, будто Краль обращается только к нему. Потертый синий шевиотовый костюм Лаубе лоснился, а его физиономия своей аскетической желтизной так резко выделялась на фоне здоровых лиц присутствовавших, что это бросилось в глаза даже Кралю. Лаубе был здесь единственным, кто работал под землей. Риферт остановил свой выбор на нем, как на самом надежном из всех представителей производственных советов.
Несмотря на непринужденный тон Краля, всеобщая скованность стала ослабевать лишь после того, как он раскрыл свои карты. Только Риферт и секретарь профсоюза с самого начала вторили ему с той же непринужденностью, словно шла светская беседа, а не решающий разговор о прекращении почти двухмесячной ожесточенной борьбы.