Поролоновая бутылка (картонная этикетка, жестяная крышка, размером с хорошую табуретку) бродила и пищала:
— Я пустая бутылка, денежная копилка!
А фольговая банка (вырезы для лица и рук; потный румянец, одышка) подзуживала:
— А я алюминиевая банка, не такая уж бесполезная поганка!
Да уж, знала б, насколько не бесполезная...
II.
Пустая бутылка стоит один рубль. Следовательно, человек с пустой бутылкой — он же и человек с рублем. С пустой, никому уже не нужной, бутылкой; с пустым, маленьким, никому не интересным рублем. Главное-то в чем? В том, чтобы найти в Москве пункт сбора вторсырья, где эту бутылку у нашего постылого героя примут. Берут-то далеко не везде; прямо скажем, почти что нигде и не берут. Пивоваренные заводы перешли на разлив пивка (в региональных газетах пишут: «хмельного напитка») в свои собственные, фирменные бутылки, причем каждый сезон новые: кто зиждет свои рекламные надежды на бутылке с удлиненным горлышком, кто придумал лить из стекла поллитровую бочечку, кто нафантазировал еще какие обводы. Штаты рекламных отделов пивных компаний раздуты до крайности, ребятам делать нечего. Ну, а возвратная тара стала прошедшим днем. Бутылки нынче можно сдать только на бой (на сырье для стекольных заводов) и за совсем уж малые деньги. Двадцать, много — тридцать копеек. Только самые некрупные, самые невнятные подмосковные пивные заводы (не осмеливающиеся замахнуться на собственную тару) принимают темную евробутылку. В Москве осталось (на весь город) десять приемных пунктов. Нет, серьезно — не более десяти. Бутылки никому не нужны. Какая уходит эпоха, господа. Какие люди остаются без дела! Послушайте хоть старушку Пищикову — десять лет подряд (не менее как), я напряженнейшим образом следила за делом сдачи пустых бутылок.
Тема-то яркая, интересная. Бывало, скажут — нужно написать живой репортаж! А чего ж и не написать — дело-то нехитрое.
Вот приемный пункт вторсырья. Скажем, на Амурской улице, дом 31а (теперь, кстати, по этому адресу парикмахерская).
Вот очередь людей, желающих сдать пустые бутылки. Вот журналист, наблюдающий этот простой, но, разумеется, волнующий своей бедностью, своей простотой, своей наготой обмен. Вот разговоры очередников...
Одна дама говорит другой:
— Звонит, еле языком ворочает: мне, говорит, предложение сделали. Сижу, мол, думаю.
— А ты что?
— А я ей: «Ты что, больная?». В том смысле — что тут думать?
— И что?
— Вчера опять звонит: расписываемся! Я: «Ой, хорошо, салатику поедим!» А она мне: «Извини, тебя не позову, мой жених против пьющих женщин!»
— А ты что?
— Я ей говорю: «Ты что, больная?»
Или, или... сколько разговоров можно привести, процитировать — да нужны ли они?
Однажды я просидела две недели возле стопочки пустых бутылочных ящиков — работала (некоего журнала для) приемщицей пустых бутылок.
Я думала о бытовой психологии — как быстро всякий, сидящий в неподвижности человек, становится самодеятельным психологом. Например, писательница Ольга Славникова однажды написала о том, что бутылка, разлитая по бокалам, и бутылка, выпитая из горла, различаются на каком-то вполне невнятном уровне — последняя имеет некоторую эманацию человеческого участия, некую ауру молекулярного внедрения. Что же — права Ольга Славникова — я, например, на второй день работы научилась различать «пустые» и «одушевленные» бутылки. Так же я научилась различать боязнь, стыд, тоску, пустоту тех людей (женщин, в основном, конечно, женщин), которые бутылки приносят.
Всегда было понятно, кто сам выпил свои бутылки, а кто собрал — самое интересное, что стыдились своей деятельности, своего ПОСТУПКА и те, и другие. Собирательницы всякий раз во время сдачи рассказывали мне о некоем мифическом празднике («у мужа юбилей»; «сын выпил пивка с друзьями»), и милые мои пьяницы, сдавая пустые бутылки, рисовали те же самые картины: «На работе был день рожденья»; «Выпили на службе лишнего...» Именно и только праздник является для доброй русской женщины оправданием алкогольного излишества — и только праздник на РАБОТЕ — чтобы некий неизвестный великий НАЧАЛЬНИК как бы благословил случившееся.
III.
— Сдаю сегодня две бутылки от конька «Арарат», они же ведь по пять рублей каждая?