Забавно, что самые суровые времена для меня настали как раз в период либерализации экономики. Если в середине 80-х, когда уже была свобода, но еще было социалистическое государство, работать было даже и привольно, то к концу девятого десятилетия наступила некоторая амба. Рынок встал — то есть исчез. То есть совсем — вместе с едой из магазинов. Уже можно было быть спекулянтом и называться предпринимателем, но незачем было спекулировать и предпринимать — книги стали никому не нужны. Именно тогда мне довелось — едва ли не впервые в жизни — заняться бизнесом как таковым, чистым зарабатыванием денег: навыки есть, жить надо, вертеться — умей. Сначала, в самом зачине 90-х — занялся компьютерами. Здесь хотя бы формально мне как технарю было понятно — ну, техника, прогресс, все дела. Затем, когда первичная потребность в ЭВМ была удовлетворена — недвижимостью. И вот тут для меня начался самый что ни на есть кошмар. Когда занимаешься книгами, имеешь дело с образованными людьми или теми, которые пытаются стать образованными. Когда занимаешься недвижимостью — имеешь дело с алкашами и пустоголовыми новыми русскими, именно они населяют твой мир и снятся тебе ночами. Я знал и знаю огромное количество людей, которые могут ради выгоды есть грязь и в ней валяться. Мне же было просто худо.
Слава Богу, где-то к середине 90-х я вернулся к своим занятиям и больше от них не отступал. И тут, уже в наше время, снова возникло противоречие. В последнее время сложился и сформировался нормальный рынок — есть спрос, есть кому сделать предложение. Но что это за спрос?
Если раньше в клиентуре гегемонил высокопоставленный чиновник, желающий поднять свой уровень культуры, то теперь — тоже чиновник, только вор. Человек с принципиально другим мышлением — не богатеющий, чтобы добиться власти, а стремящийся к власти, чтобы нажить состояние. Без уголовного прошлого, но с соответствующим мышлением и вкусом. Рассматривающий покупку редкой старинной книги как инвестицию — а не как не имеющий денежного измерения капитал, который он передаст своим детям, и просящий меня, чтобы энциклопедия Брокгауза и Эфрона «выглядела поновее». Нет, есть и обратные случаи — необыкновенно образованные, удивительного интеллекта молодые люди, добившиеся успеха и закрепляющие его покупкой у меня книг или картин. Но они — исключения.
Вы можете спросить меня, почему я не владелец антикварного магазина или сети букинистических лавок. Тут дело вот в чем. Человек, продавший за двадцать рублей книгу В. Алова, за свое невежество получил прозвище Ганц Кюхельгартен. И он такой был не один — несколько кюхельгартенов, которым в 70-е было все равно, что покупать и кому продавать, в 2000-е оказались в списке Forbes. Другие — в него не попадают. А мне туда просто не надо.
Записал Алексей Крижевский
Утро завмагов
Интервью с хозяином музыкального магазина
Борис Николаевич Симонов — хозяин магазина «Трансильвания», «легенда эфира» и крупнейший знаток западной рок- и поп-музыки. В восьмидесятые годы он был председателем московского клуба филофонистов в ДК Горбунова, в девяностые вел передачу «На графских развалинах» на радио 101, в новом веке стал заведовать лучшей из местных музыкальных лавок, по ощущениям больше похожей на семейный итальянский ресторан, где нет нужды в меню, потому что и так есть все.
— Вы были главным человеком по пластинкам на Горбушке, как так получилось?
— Был конец 87 года, я сидел дома в дутой куртке, нянчил второго ребенка и думал, что п... ц мне полный, как и всем остальным.
— А что случилось в 87 году?
— К тому времени винил как таковой перестал быть престижным. И соответственно продаваемым. Все стали смотреть кино. С 81 по 87 год винил постепенно умирал, компакт-диски в стране еще практически не появились. Они, конечно, были, но разве что у дорогих зубных врачей и успешных адвокатов. К 87 году все старались заняться VHS — тем, что тогда называлось порнографией и триллерами. Как говорили мои кишиневские друзья: я ненавижу фильмы про космонавтов, ковбоев, спортсменов; то есть, те самые триллеры, хорроры, вестерны, а также Брюса Ли и его сына, который сдох, по-моему, там же, где и папа — ни за что, но за деньги. Короче, винил провис и стал забавой для выродков. И тут ребята мне сказали, что есть такое не очень засвеченное место, где продают и меняют пластинки, и за это ничего не происходит. Я надел свою дутую куртку — голубую, но с чернотцой от старости, — и погнал туда. И вижу там столы, где лежат мои собственные пластинки. А я при этом никогда ничего не продавал на улице — и брезговал, и опасался так называемых толкучек.