Юрий Грымов, до сей поры занимавшийся почти исключительно экранизациями («Коллекционер», «Му-му», «Казус Кукоцкого»), сейчас решил соскочить с проторенной дорожки и сделал кино по оригинальному сценарию. На главные роли пригласил характерных американских актеров из второго голливудского эшелона — с умениями, но без звездных амбиций. И уравновесил их безошибочным кастингом с российской стороны — батяню-комбата играет фактурный Алексей Полуян (убедительный в роли стопроцентно положительного служаки не меньше, чем в исполненной им же роли монстрилы в балабановском «Грузе 200»), русского хирурга — Виктор Бычков, который плохо не играет. Но главными звездами режиссер сделал непрофессиональных актеров — детей и взрослых из Египта; там снималась большая часть картины. Убедительнее их здесь артистов нет — но и они не выпендриваются, а живут в кадре той жизнью, которую придумал для них режиссер; видимо, вне кадра она мало отличается от постановочной.
И это немаловажное достоинство удивительным образом передалось самому фильму. Злоба дня разложила перед Грымовым пасьянс соблазнов. Из этого сценарного материала можно было изготовить ура-патриотическую агитку о славе русской хирургической школы, российского оружия и глубочайшей омерзительности американцев. Или — наоборот, изготовить антиутопию, в которой для пущей параноидальности прозреть в бесконечной сансаре военных и террористических действий адский сговор России, Америки, Израиля и Аль-Каиды. Или, наконец, сделать русский вариант шпионской «Сирианы», фильма о бессилии едва проросшей совести перед торжествующим армейским сапогом — только на этот раз российским. Наконец, можно было выйти в белом и просто начать учить всех жить по совести. То есть, готовясь к съемкам фильма, Грымов наверняка столкнулся со множеством жанровых соблазнов.
Тем более ценным представляется окончательный выбор режиссера. Перед нами — честная и беспристрастная лента, картина цивилизационного клинча, доказательная, обоснованная, тщательно разработанная. Настолько, что воспитанных на школе Станиславского американских актеров, кажется, самих увлек процесс разбора и выстраивания характеров персонажей. Камера жестко, технично, с разных ракурсов демонстрирует последствия отдельно взятого входа в воду без знания броду. Восток дело настолько тонкое, что без глубокого проникновения в его менталитет (и даже покорного слияния с ним) и чадолюбивый русский сержант-терпила, и одержимый комплексом собственного величия американский врач-волонтер одинаково обречены на гибель (или убийство). И Грымов не освещает одного своей ненавистью, и не унижает другого жалостью — он, с упорством своего Бычкова-хирурга, говорит нам простые вещи и демонстрирует элементарные причинно-следственные связи. И постепенно поднимается до очевидных аксиом и обобщений, вершиной которых может служить знаменитое высказывание Редьярда Киплинга о Востоке и Западе. Никакой враждебности к Америке — просто режиссер тихо, спокойно и по-хорошему безжалостно показывает, как именно задохнется и провалится ее нынешняя экспансия: боеголовочной демократии, равно как и цивилизации на острие шприца, мир радикального ислама сделает секир-башка. Но ответ на вопрос о том, кого называть «чужими», режиссер оставляет за зрителем — хотя свое мнение выражает вполне четко.
Фестивальная премьера «Чужих» состоялась на июньском «Кинотавре», за полтора месяца до момента, когда треугольник, подобный описанному в фильме, самовозгорелся в Южной Осетии (а снята картина была так и вовсе в прошлом году). Можно с большой степенью вероятности предположить, что по выходу ленты в прокат критика спроецирует российско-грузинский конфликт на описанный в фильме, и режиссер не раз услышит обвинения в том, чего он никак не мог иметь в виду. Впрочем, Грымов приучен к разным недоразумениям: когда съемочная группа прилетела в Египет, изумленные пограничники обнаружили в контейнере бутафорские противопехотные мины и автоматы Калашникова, и русским дипломатам вместе с киношниками потребовалось несколько дней на объяснения с властями.
Впрочем, самые резкие обвинения раздаются не с газетных полос, а из темного зала. Но там, быть может, Грымову удастся охладить пару-тройку слишком горячих голов: его кино — чистая международная панорама на языке формальной логики и на примере отдельно взятого селения, а не призыв на бой кровавый, святой и правый. В качестве персонажей у Грымова не только и не столько люди, сколько страны, их породившие. И следит он за ними почти без тени улыбки. Но если киногероям прошлой недели братьям Коэнам позволено смеяться над последней империей, то почему бы Грымову не отнестись к ней всерьез?