На второй день нашего пребывания в Льгове подпоручик Глоба доложил мне, что меня желает видеть какая-то посетительница.
· Что ей надо?
·
· Не могу знать. Она говорит, что имеет к вам какое-то важное и секретное дело.
·
Я попросил адъютанта переговорить с посетительницей. Глоба ушел и через несколько минут вернулся:
— Господин полковник, она решительно заявляет, что может доверить свой секрет только вам. Не принимайте ее: она какая-то странная.
Подпоручик не высказал своих мыслей до конца, но я понял, что он опасается покушения на меня. Самое простое, это было бы обыскать посетительницу, внушавшую такие подозрения; однако к нашей чести надо отнести, что и в разлагающих нравы условиях гражданской войны мы не снизились до большевистского уровня и к приемам ЧК не прибегали. Я приказал просить посетительницу.
Вошла молодая, худенькая, скромно одетая барышня. С большими тревожными глазами. Она явно нервничала и не могла овладеть собою. Немного успокоившись, девушка рассказала грустную историю.
— Я сирота и жила с дедушкой. Он помещик. Старый. Ему уже 70 лет. Во время революции у нас отобрали землю, скот. Оставили только дом. Несколько раз дедушку хотели арестовать, но крестьяне не давали. Пришел какой-то большевистский полк, все в доме разграбил, испортил. Дедушку куда-то увезли. Что с ним сделали, я не знаю. Искали и меня, но я убежала и до вашего прихода скрывалась в городе, у знакомого купца…
Барышня готова была разрыдаться. Как мог, я ее успокаивал.
— Я ненавижу большевиков и пришла просить вас принять меня в полк. Я умею ездить верхом и стрелять. Это ведь главное на войне? И я ничего не боюсь!
С искренней грустью слушал я исповедь этого одинокого полуребенка. Исполнить ее просьбу не представлялось возможным, ибо я был решительным противником прапорщиц, женщин-офицеров и вообще «амазонок». Взять ее сестрой милосердия тоже нельзя: она не имела ни требуемых знаний, ни опыта.
Барышня была неутешна. Она решительно отказалась от денежной помощи и только после больших настояний согласилась взять немного продуктов да отрез какой-то грошовой материи: из дома она убежала в одном платье…
— Ну почему вы не хотите меня взять? Я так хотела служить у вас!
Перед уходом моя посетительница пыталась заинтересовать меня возможностью захватить в плен какой-то большевистский отряд:
— Я знаю в этой местности все тропинки и могу провести ваших солдат незаметно.
План был явно фантастический, но чувствовалось, что барышня обдумывала его долго и со всей своею добросовестностью. Это и было то секретное дело, которое она хотела доверить только мне.
Когда она ушла, я невольно подумал: вот среди таких девушек и вербовали наши революционеры кадры террористок…
СИСТЕМА ПОПОЛНЕНИЯ ЧАСТЕЙ
На третий день пребывания полка в Льгове я получил телефонограмму с приказанием прибыть немедленно в штаб корпуса, находившийся на станции Льгов.
Генерал Кутепов ужинал и прежде всего спросил:
· Вы ужинали?
·
· Только что собрался, но получил ваше приказание и выехал.
·
· В таком случае сперва закусите, а затем поговорим о деле.
·
Я не сомневался, что этот вызов означает какое-нибудь новое поручение.
Во время ужина генерал Кутепов задал мне вопрос:
· Сколько у вас штыков?
·
— 215.
— Как 215? А я доложил командующему армией, что у вас 1200 штыков.
Командир корпуса был явно озадачен.
· Ведь в ваших донесениях было указано 1200.
·
· То было, ваше превосходительство, раньше, а теперь только 215.
·
· Как же быть?
·
· Дайте полку неделю отдыха, и я опять буду иметь 1200 штыков.
·
· А винтовки и пулеметы у вас есть?
·
· Есть.
·
· Сколько?
·
Возможно, что я посмотрел на командира корпуса с некоторой подозрительностью, так как генерал Кутепов улыбнулся и успокоил меня:
— Не бойтесь, отбирать не буду.
Доброволец с первых дней формирования армии в Ростове, генерал Кутепов сам командовал добровольческим полком, и потому командирская психология была ему понятна. Мы понимали друг друга и знали, что «отобрать» можно, а «дать» более чем затруднительно.
И помню свой ответ, ответ, чрезвычайно характерный по тому времени:
— Официально у меня столько-то пулеметов и винтовок, а неофициально — столько-то…
Генерал Кутепов сообщил мне, что вновь создаваемую 4-ю пехотную дивизию приказано передвинуть на усиление войск Киевской области. В состав этой дивизии должны были войти Белозерский и формировавшийся, мало окрепший и бедно снабженный Олонецкий полки.
Упомянутая мною 4-я пехотная дивизия, части которой (то есть два полка) возникли явочным порядком, красноречиво свидетельствует о системе формирования, принятой в Добровольческой армии.
Предполагалось, вероятно, что если Белозерский полк сумел возникнуть «без расходов от казны», то подобным путем будут сформированы и остальные три полка.
«Правильно называть — правильно понимать», и, наоборот, неправильные определения приводят и к ложным представлениям. 4-я пехотная дивизия — это звучало внушительно, но явно не соответствовало действительной ее сущности, ибо дивизии как таковой не было.
Мне было приказано вступить в командование дивизией, перевезти ее в район Киевской области и там получить дальнейшие приказания от генерала Драгомирова.
Вместе с тем командир корпуса пообещал дать Белозерскому полку несколько дней отдыха, дабы мы могли привести себя в порядок.
Я тут же в вагоне решил произвести в ближайшие дни мобилизацию, о чем и доложил командиру корпуса.
Подобные самочинные мобилизации официально воспрещались, но за отсутствием пополнений из тыла каждый командир полка их производил.
Двигаться с 215 штыками и выполнять на новом месте серьезные боевые задачи я, конечно, не мог. Рассчитывать, что мне пришлют пополнение из тыла, было бы более чем наивно. Генерал Кутепов понимал все это не хуже меня и молчаливо принял к сведению мой доклад о мобилизации.
Вернувшись из штаба корпуса к себе, я в тот же вечер отдал все необходимые распоряжения как о смене полка, так и о его пополнении. Время было дорого.
Как указывалось раньше, в полку был свой небольшой мобилизационный аппарат, уже имевший навык в подобных делах. Руководил им поручик В., командир комендантской роты, человек молодой, но чрезвычайно серьезный, положительный, с ярко выраженными способностями организатора.
Мобилизация в прифронтовых районах является актом чрезвычайно деликатным. Близость большевиков и неуверенность, на чью сторону склонится завтра военное счастье, побуждали население уклоняться от мобилизации и выжидать.
Я не захотел отвести полк в ближайший тыл и не соблазнился тем обстоятельством, что там мы будем находиться под надежным прикрытием фронта. Полк сосредоточился на фронте же, но в районе, никем не занятом. Мы выставили свое охранение, и через два дня нам пришлось даже воевать, отбивая наступление красных.
Я не хотел слишком явно нарушать приказ, главнокомандующего о воспрещении частичных мобилизаций, не хотел не из боязни ответственности, ибо таковой для командира полка фактически не существовало, если его полк хорошо воевал, а по соображениям характера принципиального. Поэтому мобилизация производилась лишь в полосе, какая находилась между нашим и большевистским фронтами. Компромисс, давший мне известное нравственное удовлетворение.
В окруженных деревнях были расклеены печатные объявления с печатью полка о мобилизации соответствующих возрастов (если не ошибаюсь, до 28 лет), а прежним старостам, которые в подобных случаях сами автоматически появлялись, было указано доставить мобилизованных на сборный пункт. При этом призывным рекомендовалось являться в исправных сапогах и в форменном обмундировании.