Во-первых, сознание значительной части «золотого миллиарда» оказалось полностью выключено из производственной логики — если мне доверяют, то какой-то фактический производственный процесс для меня уже неактуален, у меня и так может быть все необходимое — дом в ипотеку, машину в кредит, и все застраховать, чтобы снять с себя всякую ответственность. Это, конечно, ерунда (по крайней мере, кризис 2008 года кое-чему банки научил, хотя, зная логику менеджеров, а тем более продавцов...), но и сам этот способ думать — вовсе не безобиден: необходимость работать и что-то производить перестает ощущаться как необходимость, теряется мотивация, а рентные установки, напротив, взмывают вверх и упираются в потолок — мне нельзя не доверять, поэтому я имею право на необходимые мне блага. При этом, объективных критериев — кому доверять, а кому нет (то есть, кто по-настоящему ценен, а от кого никакого проку не будет, особенно в отдаленном будущем), — в виртуальной экономике, понятно дело, не существует. Но даже если мы и попытаемся их изобрести, они вряд ли убедят того, кто думает, что он бесконечно прекрасен просто по факту своего рождения (а для того, чтобы все поголовно думали именно так, современным гуманизмом сделано все, что можно и нельзя), поэтому, даже несмотря на возможную (не будем нагнетать) абсурдность подобных ожиданий и требований, не следует надеяться, что они не возымеют реальной силы в случае грядущего кризиса.
Во-вторых, и с другой стороны, сами эти материальные объекты — дома, машины и т.д., с учетом их кажущейся доступности, начинают восприниматься не столь уж желанными — какой смысл обо всем этом страстно мечтать, если оно, в принципе, достижимо парой компьютерных кликов (ну, так, по крайней мере, нам говорят: «Есть вещи, которые нельзя купить. Для всего остального есть MasterCard»). Впрочем, потом со всем этим надо что-то делать, как-то за это отвечать, что-то кому-то платить... — очевидно лишнее напряжение. Таким образом, от этих благ легче отказаться, но возникает вопрос — почему они есть у других, причем, в таких гигантских количествах? И важно, что возникает сама идея этих «гигантских количеств», которые «почему-то» не распределены между достойными доверия (то есть, всеми) членами общества. Не думаю, что могут быть эффективны попытки объяснить требующим социальной справедливости гражданам, что, на самом деле, никаких таких закромов с указанными «количествами» не существует — просто так выглядят долги и обязательства другого масштаба. Но даже если бы это и возможно было им объяснить, то что это бы изменило? Боюсь, что все это может возыметь даже обратный эффект.
И в-третьих, чтобы просто ограничиться, попытаемся понять, что в указанной ситуации происходит со временем... Оба приведенных аспекта проблемы (мол, ты можешь смело рассчитывать на все, что пожелаешь, а можешь и обойтись без всего этого — беды не будет) сводятся к психологической ситуации, которая, кажется, не может в таких обстоятельствах не возникнуть — к снижению чувства тревоги. Действительно, если ты добропорядочный гражданин, а институты тебе доверяют, то какой смысл волноваться о будущем? Можно не волноваться. Но вся штука в том, что без этого «волнения» будущего как раз и не может быть — его раздвигает только тревога. Она может быть негативной — страх перед будущем (и соответственно, мы пытаемся подготовиться к возможным угрозам), а может и позитивной — когда ты тревожишься, что не достигнешь поставленной цели (впрочем, без «негативной» тревоги ее и не поставишь), но это детали, которые не так уж важны. Важно то, что «тревога», в принципе, нужна для развертки времени. Если же ты не тревожишься и уверовал в то, что все будет прекрасно, время тут же сворачивается, а вовсе не раздвигает свои границы... То есть, все здание «Капитала 2.0», которое основывается на допущении бесконечности будущего (и бесконечности же головокружительного развития в нем), буквально повисает в воздухе — это не будет работать.
Теперь, для полноты эффекта, давайте представим себе, как все это безобразие выглядит со стороны... Как безобразие, надо полагать. И видимо примерно так, плюс-минус, думают про первый — позолоченный — миллиард оставшиеся пять миллиардов землян. В тот момент, когда наше — западное — время поступательно сворачивается, остается только догадываться, с какой силой и пассионарной мощью оно готовится развернуться в иных культурах, и какой потенциал оно растит там. Этим пяти миллиардам, находящимся пока этажом ниже, явно есть к чему стремиться, и вовсе не факт, что в сложившихся обстоятельствах их заинтригует путь, пройденный прежде европейцами (по крайней мере, так называемые варвары почему-то не стали перенимать нравы древнего — по-гиббоновски падающего и разрушающегося — Рима). Впрочем, жизненная необходимость экономического роста для западного мира, с одной стороны, и снижение реального потребления в нем же, с другой, создают ситуацию, при которой нельзя не инвестировать в эти «развивающиеся рынки», нельзя не предлагать им ресурсы и технологии. Но последствия этих инвестиций, по понятным причинам, невозможно предугадать. Очевидно, что это будет «Четвертая волна», продолжая исчисления того же Тоффлера, идущая на сей раз не изнутри Запада, а с Востока и Юга, чем она, по самому своему существу, будет радикально отличаться от предыдущих трех (первые три — охватывали, эта — четвертая — накроет).
Что ж, пора задаться вопросом о том, к чему привел «на сейчас» процесс развития феномена ценности посредствам функции времени в западном мире. Мне представляется вполне очевидным, что основной тренд этой трансформации заключался в отказе от некой физичности ценностей — в их, так сказать, виртуализации. Ценности, помноженные на время, в некотором смысле, лишились места (это можно образно представить себе, как если бы квант тонким-тонким слоем растянули по бесконечности). Хороший пример, раз уж мы вспомнили Тоффлера, информация — она очевидно является реальной ценностью (активно покупается и продается), но категорически лишена локальности — то есть, она есть нечто, что не только доступно из любого места, но и не занимает (почти не занимает) места, то есть, безразмерна, и в этом кроется опасный подвох. Виртуализация создает иллюзию возможности бесконечного роста (производства, потребления и т.д.), тогда как, в действительности, мы продолжаем существовать в мире, который неизбежно имеет ограничения — и прежде всего, в потреблении (взять для примера ту же информацию — ее потребление ограничено возможностями мозга человека). Таким образом, мы, по сути, делаем ставку на то, чего в принципе не может быть.
Кажется, что мы наткнулись на канторовские градации бесконечности с известным фокусом Георга Георговича по переселению жильцов в забитой под завязку гостинице с бесконечным количеством номеров — из номера в номер, чтобы подселить к ним еще одного, и еще одного, и еще бесконечное число постояльцев. Но если в виртуальной бесконечности бесконечностей Георга Кантора с размещением жильцов (столь же виртуальных) проблем не возникает, то в нашей с вами фактической реальности ситуация несколько иная — мы не можем следовать этой логике, потому что, какими бы математическими моделями в области финансов и экономики мы ни пользовались, неизбежно наступит момент, когда нам придется столкнуться с фактом реальности — жильцов все-таки какое-то определенное число и с номерами в нашей гостинице та же самая ситуация. Столкновение виртуализированной экономики со здравым смыслом, в этом смысле, подобно спору между Расселом, утверждающим объективное существование математической реальности, и Витгенштейном, который считает бесконечность, «пробравшуюся в математику», полной чушью. Потрясая «Принципами математики», Людвиг кричал ее автору: «Рассел, как в этой конечной книге может поместиться бесконечность?!». Рассел, разумеется, счел этот вопрос простой логической ошибкой, но, надо признать, именно с этой «логической ошибкой» наш мир, о котором Рассел в свое время так искренне пекся, столкнулся самым непосредственным образом, и всего лишь через несколько десятилетий после этого разговора. Вполне возможно, что Витгенштейн слегка эксцентричен, но, честно говоря, у него был повод волноваться...