Я вижу как он сглатывает подступивший ком волнения. В его голосе и в взгляде я слышу и вижу столько боли и одиночества, что мне становится стыдно за свои слова.
— Прости меня, — почти шёпотом говорю я. — Мне очень жаль, — кладу ладонь на его руку.
Даниил сжимает мои пальцы и смотрит мне в глаза. Мы молча смотрим друг на друга. Да в его глазах действительно читается одиночество и мне нестерпимо хочется прижать его к себе, поделиться теплом. Он гладит второй рукой мою щёку, берёт за затылок, притягивает к своим губам и целует очень нежно, только слегка касаясь губ языком. Это был такой волнительный поцелуй, не покоряющий и подчиняющий, а прикасающийся, дарящий тепло и нежность. Даниил отрывается от моих губ и прижимает меня к своей груди. Я слышу, как его сердце бьётся, чаще чем один удар в секунду и этот звук, как музыка, отзывается в моём сердце и всём теле. Беру в свои ладони его руку и сжимаю. Так мы и сидим, не говоря друг другу ни слова, почти до конца полёта.
Когда мы приземляемся в Пулково, то уже нормально с ним общаемся. Я не бешусь, вежлива и мягка. Приезжаем в гостиницу, регистрируемся и получаем карточки от номеров. Едем в лифте.
— Пообедаем вместе? Кстати, у нас ещё полдня и весь вечер. Может, сходим куда-нибудь?
— Куда?
— Что ты любишь? Клуб, театр, бар?
— Завтра нужна свежая голова, поэтому точно не бар и не клуб, — улыбаюсь я. — Давай просто погуляем. С погодой сегодня повезло, солнечно и тепло.
— Отлично. Значит, гуляем и ужинаем. А завтра отметим, — улыбается он. — А сейчас есть хочешь?
Я показываю пальчикам, что чуть-чуть, и улыбаюсь. Даниил наклоняется и коротко целует меня.
— Жду тебя в ресторане гостиницы через пятнадцать минут.
На обед я взяла только салат и цитрусовый фреш.
— Ты всегда ешь как птичка? — грустно спрашивает Даниил.
— Нет. Только перед прогулкой. А после прогулки могу съесть слона, — смеюсь я.
— Ты права, налегке лучше, — улыбается он, доедая свой медальон из ягнёнка с запечёнными овощами.
— Почему адреналин? — улыбаясь, спрашиваю я.
— А-а, давно было, когда я был юным и безбашенным. Гонял на спортбайке, носился по горам на сноуборде и был помешан на экстриме.
— Представляю эту бурную жизнь, — закатываю я глаза. — Между гонками и прыжками вечеринки, алкоголь до обморочного состояния и беспорядочный секс. Видели мы этих экстремалов.
— Ого, так ты просвещена в этом вопросе? — удивлённо поднимает он брови. — Откуда?
— Неважно. И что же такого заядлого экстремала заставило стать серьёзным менеджером? — иронично улыбаюсь я.
— Грустная история. Не хочу об этом говорить, — он делает притворно сердитый взгляд.
— Хорошо. Не говори. Но татуировка мне понравилась, — улыбаюсь я.
— Мой друг на байке разбился прямо у меня на глазах, когда мы гоняли на Нюрбургринге*. С тех пор на байке не гоняю. Сажусь, но не гоняю уже как сумасшедший. Остался только самолёт. И очень редко бываю в горах. Окончил университет, практика, работа и втянулся. Мне нравится моя работа, — он подзывает официанта и расплачивается картой.
— Понятно, — я допиваю фреш.
— Пойдём, Золушка, — Даниил встаёт и подаёт мне руку.
— Опять? Я же просила, — с укором смотрю на него.
— А мне нравится. Зато только я тебя так называю, — наклоняется к моему уху. — Это наш секретный позывной, — улыбается Даниил.
— Если позывной, то у тебя он тоже должен быть, — смеюсь я.
— Да? И какой же? — заинтересовано смотрит на меня.
— После первой встречи ты был просто «Блондин», а потом «Спаситель». Даниил Сергеевич, и какой же тайный позывной вы предпочитаете? — снова смеюсь я.
Мы выходим из гостиницы и гуляем по Невскому, по Мойке до Летнего сада. Наслаждаемся редким в Питере солнечным днём, пьём кофе, болтаем, смеёмся. Потом идём в Михайловский парк. Почти четыре часа гуляем, время пролетает очень незаметно.
— Так, ты нагуляла уже аппетит? — шутливо спрашивает Даниил. — Тут есть хороший ресторан …
— «Парк Джузеппе»? Обожаю итальянскую кухню, — улыбаюсь я.
— Пойдём, — берйт он меня за руку.
Делаем заказ. Пьём вино, и Даниил неожиданно спрашивает, опять перейдя на тему семьи:
— Так ваша мама не вышла больше замуж?
— Да. Как-то не сложилось, — грустно говорю я.
— Посвятила жизнь детям?
— Она хорошая мама, но не фанатичная, — смеюсь я. — Ну в том смысле, что она хорошо о нас заботилась, следила за нашими успехами, поддерживала, но в разумных пределах. Не было тотального контроля, она не носилась с нами как наседка. Мы были достаточно самостоятельными девочками с первого класса. Мама никогда не навязывала нам своё мнение, а помогала разобраться, чтобы мы сформировали своё. Вообще, у неё очень классный характер. Она спокойная, понимающая, сочувствующая, но в то же время очень самодостаточная и серьёзная. Оля на неё очень похожа характером. А вот я бешеная, вспыльчивая, — усмехнулась я. — Даже не знаю, почему у неё не сложилось после отца.