— А ты моралистка, — смеётся он, обнимая меня.
— Если бы я была моралисткой, меня бы сейчас здесь не было, — говорю я, посмотрев ему в глаза, но потом серьёзно добавляю — Но сожительствовать я не буду никогда. Эта тема закрыта. Я обнимаю его и страстно целую. Даниил сжимает меня руками и нехотя отпускает, проводив до такси.
Я достаю томик Алексея Толстого с полки нашей семейной библиотеки, которую собирал мой дед и которая занимает все три стены большого дедовского кабинета. Его профессорская квартира с высокими потолками, гостиной, кабинетом и тремя спальнями, досталась маме по наследству. Дедушки не стало, когда Ольке было пятнадцать, а мне почти двенадцать лет. В квартире делался ремонт, но в кабинете всё оставалось также как при нём. Старый деревянный стол, удобное мягкое кожаное кресло, старые фото и даже пресс-папье и письменные принадлежности оставались нетронутыми. Открываю книгу и достаю старую цветную фотографию, которая в ней спрятана. Сажусь в кресло у стола и задумываюсь. С фото на меня смотрит счастливая молодая семейная пара с маленькой дочкой у папы на руках. Папа улыбается и держит двухгодовалую Ольку одной рукой, а второй обнимает за плечо маму. У него мужественное лицо с ямочкой на подбородке, такие же, как у меня каштановые густые волосы и серые глаза с пушистыми ресницами. Я провожу пальцами по его изображению и слёзы наворачиваются мне на глаза.
Сегодня воскресенье. Завтра Оля с Даниилом возвращаются из Берлина. Я немного затосковала и уже второй день всё время думаю об отце. «Может, всё-таки решиться и увидеть его», — но я не понимаю, что мне это даст. Ведь он без сознания, он меня не увидит, и даже не сможет осознать, что я существую, что я рядом. От этого мне становится так больно, так тоскливо, что тихие слёзы без устали текут по моим щекам и я не могу их уже остановить. В кабинет заходит мама и видит, как я встаю с кресла и отворачиваюсь к окну, вытирая пальцами слёзы. Она подходит, видит фото и, не говоря ни слова, обнимает меня. Я чувствую, как её плечи вздрагивают, и она тоже плачет. Мы какое-то время молча плачем друг у друга на плечах, а потом долго говорим о папе. Мама очень много рассказывает о нём и только хорошее. После этого разговора я окончательно убеждаюсь, что мама не переставала его любить.
Я уже ложусь спать, когда приходит сообщение от Даниила. Даня: уже спишь?
Я: ещё нет.
Идёт видео вызов от него, и я включаю ночник у кровати.
— Привет, принцесса, — нежно говорит он и моё сердце от его голоса начинает чаще биться.
— Привет!
Даниил сидит в кресле, видимо, в кабинете. На нём белая рубашка с расстёгнутым воротничком, а волосы немного взъерошены.
— Я очень соскучился. Хотел услышать твой голос.
— Я тоже соскучилась и рада тебя слышать и видеть, — улыбаюсь я.
— Как ты провела выходные?
Я рассказываю, как в субботу днём гуляла с племянниками в парке, пока Денис решал дела по работе. Вечером ходила с мамой в драматический театр, на премьеру новой постановки, сегодня была в стрелковом клубе, а остаток дня провела дома.
— Завтра на работу, отдыхай, — заботливо говорит он.
После паузы неожиданно смеясь спрашивает:
— На тебе шёлковая сорочка?
— Даня, ты в своём репертуаре, — смеюсь я в ответ.
Я всё время держу телефон так, что не видно в чём я, а плечи закрывают распущенные волосы.
— Придётся смириться с моими фантазиями, — тихо смеётся он. — Так что, я жду.
Ставлю телефон в подставку на тумбочке. Становлюсь на коленки и откидываю волосы с одного плеча. На мне шёлковая пижамка с шортиками и топом на тонких бретельках, который был отделан по вырезу кружевом. Я игриво приподнимаю шортики, приоткрывая бедро, и посылаю ему воздушный поцелуй.
— Прелесть. Жаль, что я не могу тебя в этом лицезреть, когда ты у меня дома, — улыбается он.
— Это опция входит только в «премиум пакет», — смеюсь я.
— Что?! Я ещё не удостоен такой привилегии? — шутит Даня.
Я нарочно игнорирую его вопрос, он взрослый мужчина сам всё поймёт.
— Ладно, Дань, я буду ложиться спать. Я понимаю, что у вас ещё детское время, но у нас уже полночь.
— Спокойной ночи, моя Золушка, — ласково говорит он.
— Спокойной ночи, мой Спаситель, — томно произношу я и, приблизив лицо к камере, посылаю ему поцелуй губами.