Теперь мы готовы вернуться к ключевому вопросу, о котором я говорил ранее: что отделяет близкие к равновесию и далекие от равновесия условия? Когда цикл рост – спад или какой-либо другой неравновесный процесс разрушает близкие к равновесию условия открытого общества? Мы видели, что взаимодействие между мышлением и реальностью может легко привести к крайним проявлениям – как в направлении ужесточения, так и в направлении хаоса. Для того чтобы господствовало открытое общество, должен быть некий якорь, который не дает мышлению участников далеко уйти от реальности. Что может служить таким якорем?
В поисках ответа на вопрос мы должны различать ожидания и ценности. Ведь решения основываются не только на восприятии людьми реальности, но также и на ценностях, которые они вырабатывают. В случае с ожиданиями этот якорь определить легко: это сама реальность. Пока люди осознают, что существует разница между мышлением и реальностью, факты предоставляют критерий, по которому можно судить о действенности ожиданий. Рефлексивность может сделать события непредсказуемыми, но как только они происходят, они становятся однозначно детерминированными, поэтому они могут быть использованы для определения правильности наших предсказаний.
В условиях статического неравновесия мышление и реальность удалены друг от друга и не имеют тенденции к сближению. В закрытом обществе ожидания не могут быть закреплены в реальности, потому что ожидания, отклоняющиеся от официальной догмы, нельзя даже высказывать. Существует расхождение между официальным вариантом реальности и фактами; устранение этого расхождения приносит огромное облегчение и чувство освобождения.
В условиях динамического неравновесия мы имеем обратное положение; ситуация меняется слишком быстро, чтобы быть понятой людьми, что приводит к появлению расхождения между мышлением и реальностью. Интерпретация событий не может поспевать за происходящими событиями; люди теряют ориентацию, а события выходят из-под контроля. Поэтому реальность не может больше служить якорем для ожиданий. Именно это и произошло во время дезинтеграции советской системы. Как я утверждаю в главе 7, мировая система капитализма вошла сейчас в состояние динамического неравновесия. Но сначала мы должны обратиться от ожиданий к другому возможному для открытого общества якорю, а именно к якорю этических и моральных ценностей.
Можем ли мы различить роль ценностей в близких к равновесию и неравновесных условиях? В этом я не совсем уверен как по субъективным, так и по объективным причинам, и мои доводы будут более осторожными. О субъективном соображении уже говорилось ранее: я получил экономическое образование и всегда пытался понять, как рыночные ценности соотносятся с ценностями, определяющими наши решения в других сферах жизни: общественной, политической или личной. Очень часто я бывал искренне озадачен, подозреваю, что в этом я был не одинок. Похоже, в современном обществе – много неразберихи в отношении к ценностям в целом и в плане соотношения между рыночными и общественными ценностями в частности. Поэтому моя субъективная трудность становится объективной. Позвольте мне изложить проблему так, как я ее вижу, сначала на теоретическом, а потом на практическом уровне.
На теоретическом уровне познание имеет объективный критерий, а именно реальность, по которой можно судить о глубине и истинности познания. Как мы видели, этот критерий не является полностью независимым, но он достаточно независим, чтобы считать его объективным: никакой участник не может навязать свою волю ходу событий. Однако о ценностях вообще нельзя судить по каким-либо объективным критериям, поскольку не предполагается, что они должны соответствовать реальности: критерий, по которому можно судить о ценностях, находится внутри них самих.
Поскольку ценности не привязаны к реальности, они могут варьировать в гораздо большем диапазоне, чем когнитивные представления. Именно это и делает любую дискуссию о ценностях сложной. Экономическая теория приняла ценности как нечто данное. С помощью такого методологического приема экономическая теория разработала концепцию равновесия. Хотя я и критикую эту концепцию, она была необходима для анализа, и ее нечем было заменить. Я мог показать, насколько далекие от равновесия условия могут возникнуть на финансовых рынках только потому, что концепция равновесия, которое в реальности постоянно нарушается, была разработана хорошо. Для нерыночного сектора экономики аналогичной концепции не существует.
На практике современное общество, похоже, страдает от острой нехватки общественных ценностей. Конечно, люди оплакивают падение нравов на протяжении всей истории, но есть один важный фактор, который отличает настоящее от прошлого. Этот фактор – распространение рыночных ценностей. Рыночные ценности проникли в такие области общества, которые раньше руководствовались нерыночными соображениями. Я имею в виду личные отношения, политику и такие профессии, как право и медицина. Более того, произошло малозаметное и постепенное, но вместе с тем глубокое изменение механизма действия рынка. Во-первых, длительные отношения были заменены отдельными, частными операциями. Магазин, в котором владелец и покупатель были давно знакомы друг с другом, уступил место супермаркету, а в последнее время и Internet. Во-вторых, национальные экономики уступили место мировой экономике, но международное сообщество, насколько оно вообще существует, имеет очень мало общепризнанных общественных ценностей.
Замена отношений частными операциями – это продолжающийся исторический процесс, который никогда не будет доведен до своего логического завершения, но который достаточно хорошо развит, развит гораздо больше, чем в начале 60-х годов, когда я впервые приехал в США и стал думать об этом. Я приехал из Великобритании, и меня поразила эта разница: в США было гораздо легче установить и прекратить отношения. С тех пор эта тенденция претерпела значительное развитие. По-прежнему существуют браки и семьи, но в области инвестиционной банковской деятельности, например, операции почти полностью вытеснили отношения. Это дает самый понятный из возможных примеров изменений, происходящих во многих других институтах.
В Лондоне в 50-х годах было почти невозможно вести деловые операции без предварительного установления отношений. Это был вопрос не о том, что вы знаете, а о том, кого вы знаете. Это была основная причина, по которой я покинул Лондон: у меня не было в Лондоне достаточных связей, мои шансы были гораздо лучше в Нью-Йорке. Очень скоро я установил регулярные торговые контакты с ведущими фирмами, хотя и работал в относительно неизвестной брокерской фирме. Я бы никогда не смог добиться этого в Лондоне. Но даже в Нью-Йорке страхование ценных бумаг по-прежнему зависело от отношений: фирмы участвовали в синдикатах в строго определенном порядке, и было большим событием, если фирма двигалась вверх или вниз в этом порядке. Теперь все изменилось. Каждая операция стала независимой, и инвестиционные банкиры соперничают за каждую конкретную возможность осуществления коммерческой деятельности.
Разница между операциями и отношениями была хорошо проанализирована в теории игр в форме так называемой «дилеммы заключенных». Итак, пойманы два проходимца, и идет их допрос. Если один из них дает сведения против другого, он может получить более короткий срок наказания, но увеличивается вероятность осуждения другого. Они окажутся в более выгодном положении, если останутся верными друг другу. Но каждый из них в отдельности может получить выгоду за счет другого. В случае конкретной операции существует возможность предать, и это будет рационально; в длительном отношении выгоднее сохранить преданность друг другу. Анализ показывает, как кооперативное поведение может с течением времени развиваться, но оно может быть также использовано для того, чтобы показать, что сотрудничество и преданность могут быть подорваны в результате замены отношений операциями [15].
15
Anatol Rappaport and Albert M. Chammah, with the collaboration of Carol J. Orwant.