Однако выживание самых сильных превратилось в цель нашей организации.
Подразумевает ли концепция открытого общества иной набор ценностей? – Я полагаю, что да, однако доказывать это утверждение следует осмотрительно. Открытое общество определенно требует исправления ошибок и эксцессов, но оно также признает отсутствие объективного критерия, который позволил бы судить о них. Я могу утверждать, что возведение прибыли в ранг этического принципа – это большое заблуждение, но я не вправе считать себя судьей в конечной инстанции, который выносит приговор от имени всего открытого общества. С полной уверенностью я могу говорить только одно: подменять меркантильными ценностями все прочие ценности – значит толкать общество в направлении опасного дисбаланса и подавлять человеческие чаяния, которые заслуживают такого же серьезного внимания, как рост ВНП.
Позвольте мне изложить свои доводы. Поведение, направленное на максимизацию прибыли, диктуется соображениями выгоды и пренебрегает требованиями морали. Финансовые рынки не являются ни моральными, ни аморальными; соображения морали им просто чужды. В отличие от этого невозможно принимать правильные коллективные решения, если отсутствует четкое понимание различия между добром и злом. Мы не знаем, что считать правильным. Если бы нам это было известно, мы бы не нуждались в демократическом правительстве; мы могли бы счастливо жить при правителе-философе, как предлагал Платон, но нам необходимо понимать, что правильно, а что – неправильно, иметь некий внутренний ориентир поведения в качестве граждан и политиков. Без этого представительная демократия не способна функционировать. Мотив прибыли смещает этот внутренний ориентир. Принципу выгоды отдается предпочтение перед моральными принципами. На высококонкурентном рынке, где ежеминутно совершается бесконечное число сделок, забота об интересах других людей может обернуться помехой. Отцы-основатели США считали минимум гражданских добродетелей чем-то само собой разумеющимся, и они не могли предвидеть возникновения высококонкурентных рынков. Преобладание мотива прибыли над гражданскими добродетелями подрывает политический процесс. Это не имело бы значения, если бы мы могли полагаться на рыночный механизм в такой степени, какую считают возможной рыночные фундаменталисты. Но, как я показал выше, дело обстоит иначе.
Следует рассмотреть еще один довод. Будут ли люди довольны открытым обществом, – во многом зависит от результатов функционирования этого общества. Самый веский аргумент в пользу открытого общества заключается в том, что оно обеспечивает неограниченные возможности для совершенствования. Будучи рефлексивным, открытое общество становится сильнее благодаря достигнутым внутри него результатам. В свою очередь эти результаты зависят от того, что считается удовлетворительным. Прогресс – это субъективное явление; понимание того, что составляет прогресс, зависит от разделяемых людьми ценностей в такой же степени, как и от материальных условий жизни. Мы привыкли измерять прогресс динамикой ВНП, но это равносильно тому, чтобы признать деньги в качестве подлинной ценности. ВНП – это мерило обменов, опосредованных деньгами; чем больше социальное взаимодействие принимает форму денежных обменов, тем выше ВНП. К примеру, распространение СПИДа, при прочих равных условиях, приведет к увеличению ВНП из-за повышения стоимости медицинского обслуживания. Это – неправильно и ненормально. Подлинные ценности невозможно измерить деньгами. Необходим некий иной критерий качества, даже если его невозможно представить в количественной форме. На мой взгляд, лучшим критерием была бы степень самостоятельности, которой пользуются люди, поскольку жизнь не должна сводиться к простому выживанию. При таком критерии не вполне понятно, происходит ли в мире прогресс или регресс.
Мировая капиталистическая система основана на конкуренции. Расслабиться в борьбе за выживание и проявлять заботу о более тонких материях может оказаться крайне опасным. Некоторые люди и общества пытаются так поступать и вынуждены платить за это высокую цену. Например, жители Великобритании настолько привязаны к дому, что это ставит их в невыгодное положение на рынке труда. На Европейском континенте высоко ценят социальное обеспечение; за это европейским странам приходится расплачиваться высоким уровнем безработицы.
Тем не менее я считаю, что перемены возможны. Их следует начать сверху, как это и происходит в большинстве случаев революционной смены режима. Лишь те, кто добился успеха в конкуренции, в состоянии внести изменения в условия конкуренции. 1с, кто добился меньших успехов, могут выйти из игры, но их уход не изменит ее правил. Граждане, живущие в демократических странах, все же имеют определенную возможность улучшить качество своей политической жизни. Предположим, люди осознали, что мировая конкуренция приняла слишком ожесточенный характер и возникла настоятельная потребность в сотрудничестве; предположим далее, что они научились проводить различие между индивидуальным принятием решений и коллективным принятием решений. Тогда избранные ими представители защищали бы другую политику и придерживались бы иных норм поведения. Они получили бы какую-то возможность осуществить перемены в собственной стране. Без сотрудничества с другими странами они не смогли бы изменить характер функционирования мировой капиталистической системы, но по меньшей мере они могли бы проявить большую готовность к сотрудничеству. Перемены следовало бы начать с изменений в установках, которые постепенно трансформировались бы в изменения в политике.
Это, разумеется, – окольный путь осуществления перемен, он не представляется по-настоящему реалистичным, если учесть господствующую тенденцию. Силы мировой конкуренции были развязаны совсем недавно – для целей настоящей работы я бы отнес эту дату примерно к 1980 г., – и их последствия еще полностью не проявились. Каждая страна испытывает нажим, требующий повышения конкурентоспособности, к тому же стало трудно сохранять многие системы социального обеспечения, созданные при различных обстоятельствах. Процесс их демонтажа еще не завершен. Великобритания и США – страны, возглавившие этот процесс, – сегодня пожинают плоды, тогда как страны, которые сопротивлялись этому процессу, переживают тяжелую безработицу. Условия для изменения направления движения еще не созрели. Но события развиваются очень быстро.
Я надеюсь, что доводы, изложенные в книге, будут способствовать изменению сложившейся тенденции, хотя должен допустить, что в каком-то смысле, возможно, не могут служить удачной ролевой моделью. Я пользуюсь большим уважением и признанием не только благодаря моей филантропической деятельности или моим философским взглядам, а из-за способности делать деньги на финансовых рынках. Я сомневаюсь, стали ли бы вы читать эту книгу, не будь у меня репутации финансового мага и волшебника.
Первоначально финансовые рынки меня заинтересовали как способ заработать на жизнь, но в последнее десятилетие я сознательно использовал свою финансовую репутацию в качестве трамплина для продвижения своих идей. Главная идея, которую я хотел бы довести до читателя, состоит в следующем: нам необходимо осознать различие между индивидуальным принятием решений, которое находит проявление в поведении на рынке, и коллективным принятием решений, которое проявляется в социальном поведении вообще и в политике в частности. В том и другом случае нами движет эгоистический интерес; однако при принятии коллективных решений общие интересы должны быть выше индивидуальных эгоистических интересов. Я допускаю, что это различение осознано еще далеко не всеми. Многие люди, возможно, большинство людей, руководствуются узкими эгоистическими интересами даже при принятии коллективных решений. Существует соблазн протянуть руки и присоединиться к толпе, но это было бы ошибкой, так как нанесло бы ущерб общим интересам. Ибо если мы действительно верим в общие интересы, то должны исходить из них, даже если другие так не поступают. Подлинные ценности тем и отличаются, что они являются таковыми, независимо от того, преобладают ли они в обществе или нет. Между подлинными ценностями и рыночными ценностями существует пропасть. На рынках господствует конкуренция, а цель состоит в том, чтобы выиграть. Подлинные ценности достойны уважения как таковые. Я никогда не забываю слов Сергея Ковалева, российского диссидента и активиста в области прав человека, который гордо заявил мне, что он всю свою жизнь вел почти наверняка проигрышные битвы. Я не дорос до его критериев, но я поступаю в соответствии со своими убеждениями. В качестве участника рынка я стремлюсь к выигрышу, а в качестве человека – члена человеческого сообщества – я стремлюсь служить общим интересам. Иногда эти две роли трудно разделить, как видно из моего участия в российских делах, но сам принцип ясен.