«Люди, привыкшие к жесткой регламентации своей деятельности в сфере труда… в сфере свободного времени сталкиваются со сложной проблемой оценки собственной деятельности»12. Досуг трудящихся, как отмечают западные социологи, все в большей степени «ритуализируется», регламентируется, становится подобием «линейного времени трудового процесса»13. Подобно тому как в сфере производства человек существует в извне навязанном, конвейерном ритме движения, так и в сфере досуга он подчиняется, например, «ритму» средств масовой информации, структуре повседневных бытовых дел и т. п. Единственное, что может подчеркнуть его «свободу от» производственной принудительности, — это «независимость» навязываемого извне ритма от утилитарных целей, его «игровой» характер. И здесь особую роль играет музыка. Конкретнее — танцевально-музыкальная стихия.
Известно, что в традиционной фольклорной и раннебуржуазной культуре музыка выполняла также и развлекательные функции. Но в этом своем качестве она необязательно танцевальна, ее танцевально-ритмическая основа может отодвигаться на задний план, как, например, в хоровых песнях. Напротив, самодовлеющая танцевальность музыкального развлечения отчетливо наблюдается в современную эпоху в западной культуре (ведь и мода в развлекательной музыке — это прежде всего мода на танцевальный ритм).
Свобода, отнятая у трудящегося, в музыкальном поп-товаре превращается всего-навсего в танцевальный ритм, имитирующий свободу. Свою собственную, отчужденную капиталом свободу человек теперь покупает — но уже как иллюзию, специально изготовленную для него тем же капиталом.
В отчуждении как главной характеристике труда при капитализме есть еще один аспект. Это — отчуждение личностное. В капиталистическом обществе господствует «отношение полезности» (Маркс), когда человек превращается из цели в средство, в используемую «вещь». «Человек как реальный преобразователь и творец… не существует для отношения полезности. Для него человек — лишь пригодная для эксплуатации рабочая сила определенной производительности. Человек рассматривается здесь просто как вещь наряду с прочими… следовательно, как голое средство»14. Поэтому человек теряет свою индивидуально-личностную определенность, измеряясь некой производной от целей капитала абстрактно-всеобщей мерой. Люди в капиталистическом производстве теряют личностную самоценность как субъективно — в глазах друг друга, так и объективно: таков порядок вещей.
Поскольку свободное время, куда «бегут от труда», противостоит производственному, то в нем хотя бы иллюзорно должно удовлетворяться естественное стремление личности к обретению самоценности в глазах другой личности. Иллюзорному удовлетворению этой потребности способствует господствующая в текстах развлекательной музыки (также в коммерческой литературной, кинематографической продукции) тема любви.
Но как раз личностной окраски музыкально-развлекательная «любовь» не имеет. В коммерциализированной танцевальной лирической песне отношения «любви» предельно стандартизированы, сведены к таким клише, которые лишают чувство неповторимости, а человека, идентифицирующего себя с персонажами этого «любовного сюжета», — личностной определенности, самоценности.
Если в первой половине XIX века песенные тетради содержали и традиционные фольклорные образцы, где любовная тема зачастую не выступала на первом плане или не присутствовала вовсе, солдатские, студенческие, застольные песни, популярные арии из опер, куплеты сатирико-политического содержания15, то уже к концу века, а в еще большей мере — в современной песенной поп-продукции любовная тема преобладает.
Итак, чтобы стать прибыльным «делом» в системе индустрии развлечений, музыка должна была почти однозначно свестись к двум компонентам: к танцевальной ритмике как главному средству формальной организации опуса, к любовной тематике как к содержательной основе. Но этого еще недостаточно для превращения музыки в товар. В музыку непосредственно вложить деньги невозможно. Однако можно вложить деньги в материальные средства производства, служащие тиражированию музыкальных опусов: в нотопечатное или фонографическое оборудование.
В сферу нотопечатания постепенно вовлекаются бытовые танцы и песни16, которые — став нотной тетрадью — обретают отличное от их звучания товарное тело. В виде нотной сброшюрованной бумаги они существуют до процесса музыкального развлечения, как предмет продаваемый и покупаемый. Певцы, со своей стороны, и владельцы издательств — со своей, ориентируются на коммерческий успех (или неуспех) издаваемого и поющегося. Начинается та взаимная стандартизация звучащего и печатаемого репертуара, которая приводит к возникновению шлягера: любовной танцевальной песни, рассчитанной на широкий сбыт и покупаемой слушателем за деньги, поступающие в виде оплаты выступления певца, издания, позже — пластинки.
«Слово "шлягер", — писал один из владельцев фирм грамзаписи в 20-х годах, — происходит из купеческого». Действительно, понятие шлягера вошло в обиход из жаргона австрийских торговцев конца прошлого века. Оно обозначало у них особо успешно сбываемые товары17. Постепенно термин переносится на любовную танец-песню, ибо она становится особо успешно сбываемым товаром. Шлягерная формула — танец + любовь = продаваемая вещь (ноты, пластинки, трансляции) становится фундаментом, на который наслаиваются различные «успешные» стилистические клише и идейные мотивы. По признаку количества и качества этих наслоений можно различать «старую» и «новую» поп-музыку.
Это различение принято в западной литературе о легкой музыке18. Под «старой» поп-музыкой понимают традиционный шлягер, возникший в 10-х годах. По подсчетам западных социологов, шлягер и сейчас наиболее распространенное явление в сфере развлекательной музыки (80 %)19. Для молодежи, однако, «чистый» шлягер — вторая величина в «магазине» музыкальных поп-товаров. Молодежь в возрасте до 20 лет предпочитает рок-музыку (67,7 % от общего времени слушания), затем идет традиционный шлягер (28,3 %), после него — фольклор (4 %)20.
Говоря о «старой» и «новой» поп-музыке, исследователи сталкиваются с трудностью разграничения этих направлений. По-видимому, можно выделить некоторые признаки «новой» поп-музыки, впрочем, ассимилируемые постоянно тем же шлягером. Важнейший из них заключается в следующем. «Новая» поп-музыка, сохраняя шлягерную основу, не замкнута на одну только любовную тематику, включает нередко элементы социально-критического плана, философско-религиозные мотивы и подчас претендует на выход за пределы просто развлечения. В то же время подавляющее количество рок-музыки продолжает оставаться связанным с любовной темой.
Разделение поп-музыки на «старую» и «новую» имеет, в частности, и свою экономическую обусловленность. Если шлягер зародился в Европе в немецкоязычных странах в 10-х годах, то рок — в 50-х, на англоязычной почве, вобрав в себя музыкально-стилистические импульсы заокеанского происхождения. Эта пространственно-временная датировка «старой» и «новой» поп-музыки связана с процессом становления музыкальной коммерческой поп-индустрии, процессом капиталистической концентрации и монополизации сначала нотоиздательского, затем — фонографического «дела». В послевоенной ситуации центр фонографической промышленности перемещается из разрушенной Европы в Америку, где к тому времени формируется демографическая ситуация роста в структуре населения доли молодежи. Отсюда — и молодежная ориентация «новой» поп-музыки, и ее связь с американскими музыкальными традициями.