Здесь следует напомнить об особом выражении идейного кризиса молодежного сознания на Западе. В конце 60-х — начале 70-х годов возник настоящий бум всякого рода групп психо- и социотерапии, сенситивной тренировки, трансакционного анализа, трансцендентальной медитации и т. п. Упор на «работу» с собственным сознанием, в том числе — и при помощи галлюциногенов, современные западные исследователи объясняют как бунт против рационалистического, прагматического отношения к жизни.
Джерри Гарсиа, ведущий гитарист ансамбля, вспоминал: «Не было никаких запрограммированных выступлений. Часто мы вставали и играли два, три часа, часто только 10 минут, чтобы потом разойтись в разные концы. Не было никакой колеи, был наркотический текст, где все было о’кей. Тысячи слушателей, все беспомощно валявшиеся, все находившие единство в пространстве, общим с другими тысячами слушателей; и никто не питал к другому зла. Это была магия, о да, чудесная магия»43.
В январе 1966 года на наркотический фестиваль в Сан-Франциско собрались 22 000 молодых людей, искавших в музыке и стиле жизни «Dead» «опыт другого измерения», общину «совместно живущих людей, у каждого из которых — свое самосознание»44. И сами «Dead», и антураж фестиваля казались им реализацией мечты о предельной свободе личности, сочетающейся с отсутствием насилия.
Для «Dead» характерно, что они не дискутируют о политике, вообще не обсуждают «идей», «лозунгов», «социальной ситуации». Их стиль игры и жизни для них является единственной «идеей», их наркотические путешествия — единственной «ситуацией», достойной внимания.
Р. У. Кайзер в 1968 году взял интервью у Джерри Гарсиа. Сам Гарсиа принимал участие в действиях американских студентов, выступал в концертах для жертв полицейского произвола. Однако «он не безусловно разделял убеждения партии демонстрантов». Их действия ему казались «заблуждениями детей», о которых он отзывался так, будто достиг подлинного знания и имеет право указать более осмысленный путь. Джерри напоминал о «Community», к которой принадлежал ансамбль в Сан-Франциско. В «Community», говорил Гарсиа, возможна подлинная коммуникация, обретающая космическую широту; наркотики дают разрешение земных проблем и выход на простор вселенской свободы. Свою музыку Джерри трактовал как «сообщение о возможности прекрасного мира», средством войти в который являются наркотики45. Главный признак «прекрасного мира» — это предельная индивидуальная свобода сознания каждого и вместе с тем общая радость, общий покой, общее творчество.
Джерри Гарсиа объясняет: «Мы старались уйти от сольных линий. Согласно рутине стандарта, одни участники сопровождают, другие ведут. Мы же искали общей музыки, однако не по типу диксиленда, а другой, которой до сих пор не знали… В стандартном рок-н-ролле бас и ударные работают вместе, составляя единство… Всегда дан лишь один путь, одна ритмическая ситуация… Мы же пытались дойти до того, чтобы ритм включался так, чтобы он не был очевидным. Так, чтобы под него можно было танцевать, но чтобы не надо было играть его в каждом двух- или четырехтакте. Чтобы, таким образом, можно было (ударнику или басисту) играть что-то еще»46.
Альбом из двух пластинок «Live/Dead» (двойной перевод: «Жизнь/Смерть» и «Жизнь "Мертвецов"», то есть ансамбля «Grateful Dead» и их «Community») выявляет концепцию стиля и идейную концепцию ансамбля. Слушатель попадает в музыкальное пространство, где отдельный инструмент кажется неким звуковым «столбом», поддерживающим общее звучание, акустически «безграничное».
Тихое начало знаменует «утро». Мелодии кратки, они набегают как маленькие волны в штиль. «День» ближе, громкость возрастает, импровизации разворачиваются, становятся интенсивней. «Жизнь» занимает 2-ю и 3-ю стороны альбома. Затем наступает «вечер», интенсивность звучания и импровизационной фантазии спадает, действие наркотиков ослабевает, грезы растворяются. Певец поет: «Спокойной ночи братьям и сестрам». «Смерть» звучит как народная песня. Реальность-Смерть-Народная песня — таков синонимический комплекс отрицания действительных ценностей, к которому приходят и приводят своих слушателей «Dead» в главной своей записи.
Герои альбома — группа наркоманов, совершающих свое «путешествие». Перед нами даже не рассказ об этом «путешествии», а само «путешествие» — звуковое воссоздание переживаний, вызываемых наркотиками.
Слушатели оказываются в мире видений, где легко «включить свет любви» (так называется одна из песен «Dead»). Этому способствуют и тексты, рисующие образ единства людей в мире ЛСД или кокаина: «Ты гонишь машину, доверху наполненную кокаином./Кейзи Джонс, тебе лучше бы следить за своей скоростью./Тревоги впереди, тревоги позади,/И ты знаешь, какая мысль сейчас перечеркнула мой разум…/Тревоги с тобой — это тревоги со мной,/Имею здоровые глаза, но совсем ничего не могу увидеть./Вылетаешь напрямик на поворот, ты знаешь, это конец./Пожарный кричит, и виден отблеск машины в пламени./Тревоги позади, тревоги впереди./Ты знаешь, какая мысль перечеркнула мой разум!»
Смерть в пожаре кокаина — это оазис посреди «тревог», которые «и впереди, и позади»; смерть — это реализация «мысли, перечеркивающей разум» участников ансамбля, которые разговаривают с членом «Community». У них общие «тревоги», у них общие глаза («ничего не видящие»), они солидарны в беспомощности перед действительной жизнью, у них «общий» конец — в катастрофе на повороте, когда «скорость» кокаинового путешествия вырывается из-под их контроля. Такова «общность», представленная «Dead», — общность наркотически-«счастливых» и «единых в смерти» («Спокойной ночи, братья и сестры»).
Имиджи «Grateful Dead», «Rolling Stones» строились и из «жизненного» и из «художественного» материала. Тенденция комплексного имиджа, ярко обозначившаяся в 60-х годах, затем прослеживается в панк-роке, в частности, например, в деятельности группы «Sex Pistols».
Однако производство имиджей в рамках молодежной рок-музыки может идти и более дешевым путем, когда между «искусством» и «жизнью» есть экономное разделение. В таких случаях радикальность протеста символизируется лишь художественными средствами; а за сценой и вне студии звукозаписи музыкант не только не «протестует», но и алчно пользуется всеми благами истеблишмента. Характерный пример — деятельность Эдгара Браутона и его оркестра.
История «Edgar Broughton Band». «Мы должны достичь такой организованности, чтобы все юные слушатели, которые причисляют себя к движению протеста, финансировали эту новую систему»47. Это — из интервью поп-газеты «Underground» с Петером Дженнером — крупнейшим рок-менеджером конца 60-х. Под «новой системой» делец имел в виду так называемые «Свободные концерты», то есть бесплатные выступления рок-«звезд» под открытым небом для всех желающих слушать. Эти концерты мыслятся как образ «освобождения» от социального гнета. Под «организованностью» Дженнер подразумевает сбор взносов в пользу «Свободных концертов» в разных странах юными поклонниками рока и сторонниками «протеста». Нечто вроде политической партии, специально созданной для того, чтобы поглощать социальную энергию масс. А кроме того, нечто вроде финансовой агентуры, обеспечивающей прибыль от «бесплатных» концертов. Во всем этом уже заложен определенный имидж, точнее — фундамент для него. Показательны также заявления и песенные тексты ансамблей, выдвинутых Дженнером для участия в «Свободных концертах». Первые такие концерты состоялись в Гайд-Парке в Лондоне в 1968 году. В них выступали, в частности, и «Rolling Stones».
Один из клиентов Дженнера Эдгар Браутон (солист «Edgar Broughton Band») объявляет перед своим приездом на «Свободные концерты» в ФРГ: «Хотя перед нами стоит языковая проблема, мы, однако, хотим идти вместе! Мы можем друг друга понять! Потому что в Англии, как и на континенте, растет движение молодых людей, которые защищаются от власть имущих и их помощников: военных, судей, церквей, полиции»48. Сказано, на первый взгляд, четко и бескомпромиссно. Но для чего сказано? Как выясняется, для того, чтобы обеспечить успех выступления Браутона в ФРГ. Деньги для менеджера и оркестра (и одновременно как бы «против» военных и полиции) собираются молодыми слушателями с большим энтузиазмом. А критики пишут тем временем о «прогрессивном звучании» музыки Браутона и о его «сильном политическом сознании»49.