– Что это? – испуганно спросил я.
– Это – новейший демонстратор отдела электроники «Би Си Бай», модель один дробь А.
– А зачем, кому?
– Ну как же, согласно программе культурной дивергенции и укрепления роли маркетинга в странах третьего мира путем донесения культурных ценностей Западной цивилизации… – отвечающий мне вдруг запнулся.
– По-моему, это бред! – тот факт, что книжка моя была завершена, заставил меня потерять осторожность.
– Тише, умоляю, – мой собеседник схватил меня за руку. – Молчите!
– Да нет, я чего-то не понимаю. Этот Санта-Клаус, он что, достоин того, чтобы ради него собирать совещания? Если продукция фирмы… – Я запнулся, неожиданно увидев оказавшегося рядом старичка в черном костюме, с припорошенным перхотью воротничком. Откуда он появился, по сей день осталось непонятным.
– Говорите, говорите, молодой человек, мнение молодежи нам очень важно, – он протянул мне руку, изъеденную вздутыми голубыми венами.
«Джон Мурган» – с ужасом осознал я, и, судорожно проведя ладонью по рубашке, протянул ему руку.
– Вы, – старичок начал хихикать, – вы мне напоминаете молодость. Такой же нигилизм, такая же влажная, прохладная ладонь, такая же жажда жизни.. Мдаа… Все мы когда-нибудь умрем. И потом, о чем это я, ну да, вы совершенно правы, без идеологии наш Санта-Клаус мертв!
– А-аа, – неуверенно протянул я.
– Санта-Клаус мертв, а я – еще жив, – игриво сказал старичок, и ухватил меня за рукав. – А работники, обладающие чувством реальности, нам архиважны. Поверьте моей интуиции.
– Спасибо, – я старался держаться с достоинством.
– Вот такие кадры нам сейчас необходимы, – Джон замолчал и уставился мне в глаза, будто удав, гипнотизирующий кролика. Вначале мне стало неловко, потом неприятно. Зрачки президента компании заглядывали в самую душу. Чем-то они даже напоминали предпринимателя Ивана Ренатовича. Я почувствовал, что сознанием моим овладела приятная слабость.
– Жри меня, жри зараза, – я ожидал уже, что тонкая, с острым кадыком шея основателя компании, обовьется вокруг меня, что затрещат ребра и зловонный раздвоенный язык задрожит в предвкушении своей добычи, но нет…
– Кстати, – Джон, поняв, что жертва уже наполовину задушена, отвлекся. – Этот Санта-Клаус – замечательное начинание. Премировать разработчика!
– Будет сделано, – радостно подпрыгнул заместитель Гуо Хиня.
– А где же наш великий Гуо? – Джон Мурган неожиданно стал ироничен. – Он что, никак не придет в себя после перелета через Тихий Океан?
– Дело в том, – заместитель Гуо Хиня побледнел. – Он заболел, уже вторую неделю не может восстановиться.
– Мдаа… Работнички. Теорию синхронизации предлагают, а сами никак в нормальное время войти не в состоянии… Вот этот, как вас?
– Алекс, – смутившись подсказал я.
– Да, вот возьмите Клауса, – берите с него пример. Он не боится начальства, не стесняется высказать свое мнение. Он активно участвует в жизни компании. Мой приказ: Клауса послать в Азию, пусть обеспечивает синхронизацию. И имя у него подходящее.
– Меня зовут Алекс… – робко напомнил я.
– Ну да, неважно. Пусть там синхронизирует, обязательно выписать ему командировочные, и Санту упаковать в багаж. Сегодня же. Мдаа, в багаж… О чем это я? Ах, да, все-таки символ нашей, Западной цивилизации. И займитесь делом, Алекс на следующей же неделе вылетает в Японию, в Сингапур, Малазию, Индонезию, Лаос, Таиланд, словом… По всем филиалам, взад и вперед. И наш, Санта, как монах-миссионер, обращающий дикие народы к ценностям христианской религии… Вы, надеюсь, христианин? – Джон Мурган обращался ко мне.
– Я вообще-то стихийный, – ответил я, из осторожности опустив окончание фразы. Оно было крамольным, ибо состояло из одного слова: «материалист».
– Вот и прекрасно. Лучше и не придумаешь. Возражения, замечания имеются?
– Нет, что Вы. – Я судорожно вычислял все «за» и «против». На следующей неделе меня как раз собирались в очередной раз окончательно попытаться разорить на тридцать тысяч долларов, а в случае неуплаты последних – пришить. Ну что же, кругосветное путешествие, да еще столь запутанное, давало мне редкую возможность выспаться и ускользнуть от преследования. Вот только книжка, что же с ней делать? Даже в местных капиталистических джунглях напечатать ее за неделю скорее всего не удастся.
– Значит – исполнять. И Санту в багаж! – Джон Мурган ослабил хватку, пристально посмотрел мне в глаза, причем в его старческом взгляде я прочел подозрительное недоверие, и исчез, оставив меня один на один со всеми предстоящими мне проблемами.
Вспоминая эту последнюю неделю, я до сих пор горжусь собой. Начал я с того, что позвонил Леве Робинзону, с которым когда-то познакомился на дружеской вечеринке. Тогда во дворике частного владения жарили шашлыки, пили «Перцовку», запивали ее красным вином. Анекдоты не иссякали, женщины были пьяны, а Лева, закусив в зубах шампур, исполнял танец дикаря из племени Мумбо-Юмбо.
Лева проживал в благодатной долине уже лет пятнадцать, знал всех и вся, а главное, работал художником-дизайнером, разрабатывающим рекламные эскизы для бесчисленных фирм. Видеоплаты для персональных компьютеров, звуковые системы, модемы, – вся эта электронная дрянь, устаревающая через несколько месяцев после выпуска, перед продажей упаковывалась в глянцевые коробки, украшенные сюрреалистичными пирамидами, разноцветными шарами и масонскими глазами без ресниц, созданными Левиным воображением и невинно смотревшими в души наивных потенциальных покупателей. В прошлой жизни Лев Робинзон был известным художником-мультипликатором на «Ленфильме».
Лева снимал маленький офис в трехэтажном здании, на двери висела внушающая уважение табличка «Графический дизайн Робинзона». Впрочем, история настоящего Робинзона и его друга Пятницы была знакома только выходцам из России, поэтому Левина фамилия не вызывала у аборигенов совершенно никаких эмоций. Лишь однажды ему позвонили из магазинчика, распродававшего еврейские книги, и то потому, что они обзванивали всех абонентов, фамилия которых заканчивалась на «зон» и «штейн» : Гершензонов, Левинзонов, Рубинзонов, Левинштейнов, Рубинштейнов, и прочих.
Офис был наполовину пустым, если не считать сваленных в углу пустых коробок – бывших Левиных творений. В другом углу сидела в клетке громадная игуана, напротив которой висела точная ее копия, достоверно запечатленная во время ночной попойки на упругом листе ватмана.
Игуана обладала весьма раздражительным характером, окрашенным безошибочной сексуальной ориентацией. Более того, жизненный цикл ящерицы проистекал без изменений: ночью, когда художественное изображение соперника исчезало ящерица засыпала. Днем она фыркала, пузырилась, наливалась красными пупырышками и всячески дразнила свой портрет, порой доходя до истерики.
Когда я позвонил Леве, он, несмотря на ранний час, был пьян, а может быть просто находился в творческой прострации. К его чести, из прострации он вышел, и мы договорились, что встретимся через пару часов. Закурив сигарету, Лева вдохновенно передвигал курсор по экрану, и через час с небольшим обложка моей книги была готова.
– Ну что, какую цену назначишь?
– Пятьдесят долларов, – зажмурился я.
– Ты с ума сошел, себя не ценишь, – Лева уронил недокуренный бычок на пол и раздавил его ногой. – Клади сразу сто зеленых, это же профессиональная книжка, для инженеров. Они не из своего кармана платят, фирма все компенсирует. Учись у меня, если назначишь стольник, они только с большей охотой будут брать.
– Да нет, слишком дорого. – При мысли о книжке за сто долларов мне стало не по себе.
– Ну хрен с тобой, я ставлю на обложку семьдесят пять. – Лева откупорил банку с пивом и пару раз щелкнул клавишами. – Все будет нормально, вот увидишь.