Может быть, дело в испуганном выражении лица, вжатой в плечи шее, облысевшей голове? В прическе? Нет, скорее всего, дело в глазах, вернее во взгляде. В движениях рук. В закатанных рукавах. В форме плеч. В мешках под глазами. Одним словом – мистика…
И почему, собственно, я должен отдавать им деньги? Господи, как я устал бояться. Ты же меня понимаешь. Бодрые, розовощекие римляне схватили тебя, заломив руки за спину. Неужели ты сам еще веришь в эти нелепые проповеди? Если тебя ударили по щеке, подставь другую… Папа был другим, он не прощал врагам ничего, и правильно делал. И я не прощу. Око за око, зуб за зуб!
Ну что же, включаем систему охраны, кладем рядом револьвер.
Раздухарился, тоже мне, как петух перед наседками. Что это за воинственность на меня нашла? Господи, кого хочешь покарать – лишаешь разума. Я просто отдам им деньги, вот и все… И сладкие мечты уже окутали сознание, но телефон все-таки зазвонил.
– Ну чего, приехал наконец? – Я сразу узнал этот голос. – Мы тут тебя уже обыскались. Нехорошо, нехорошо. Предупреждать надо.
– Да, я извиняюсь, срочная и длительная командировка. Ничего не поделаешь.
– Значит, слушай сюда. С тебя триста тысяч.
– Сколько? – я почувствовал, что не могу проглотить слюну, и вообще нахожусь в состоянии гадкого оцепенения, как во сне. А может быть, это сон? Я ущипнул себя за руку. Нет, не похоже. Не мог же мой вклад в копилку криминальных структур возрасти в десять раз? Такого уровня инфляции я не ожидал.
– А какого хрена ты удивляешься? Вы же с дружком своим целый миллион с азиатов слупили, что, думали не докопаемся? А мы все знаем. И ведь еще скрыть хотели, говнюки, да за одно это надо вас порешить, чтобы другим неповадно было.
– Да не было у меня никаких денег, клянусь!
– Все так говорят. А потом, когда к стенке прижмешь, под лезвием такие поэмы рассказывают… Короче, где твой дружок?
– Я про Макса ничего не знаю, клянусь, не видел его уже несколько месяцев.
– Вывернись наизнанку и найди его, тогда мы от тебя отстанем. Или деньги возвращай, а не то тебе крышка. На этот раз окончательная. За такую сумму, сам понимаешь…
– А как насчет тридцати тысяч? Их я могу отдать, хоть сейчас, только оставьте меня в покое. – Я сам себе стал противен.
– Чего ты там несешь? Да, видимо придется нам с тобой как-нибудь поговорить по-интимному, с глазу на глаз… – мой собеседник хрипло усмехнулся. – А то ты, парень, ни хера не соображаешь. То у тебя тридцати штук нет, то ты их хоть сейчас отдать готов. Наследство получил, что ли?
– Да нет, должок вернули, – я ощутил приступ ненависти к самому себе, лебезящему перед этими подонками. Не стану же я им рассказывать про книжку, Андрея Бородина, Тетрис и Санта Клауса, все равно ведь не поверят.
– Ну, точно, мозги крутишь. У меня на такие штучки-дрючки чутье. А может ты и про Макса чего знаешь, только нам рассказать не хочешь? Мы к тебе наведаемся, с пристрастием. Только не дергайся, и не вздумай в полицию обращаться, или из дома выходить…
Господи, как же ты жестоко посмеялся надо мной. Несколько часов призрачного счастья после месяцев кошмара, и опять этот холодный ужас. За что? Ну скажи, за что? Ну сделай что-нибудь, ударь молнией, яви знамение, черт тебя возьми!
Молчишь… Тебя все-таки нет, я знаю, просто провидение играет со мной в кошки-мышки. Ну тогда хоть кто-нибудь, помогите мне! Я выжил, победил судьбу, расплатился с долгами, написал книжку. Я всего пару часов назад был счастлив, и даже гордился собой. Наивный осел!
Нет, просто так я не уйду. Мои системы охраны находятся в состоянии полной боевой готовности. Они этого не ожидают, что поделать, устроим браткам-товарищам небольшой сюрприз. Еще немного, еще чуть-чуть. Я знаю, они ждут, когда я засну. Это – когда я погашу лампочку, бьющую мне в глаза, окно мое прекрасно видно с улицы. Сегодня мой интеллект – моя последняя надежда. Я умнее их, наверняка они даже не подозревают, что их ожидает.
Ну что же, вставим в револьвер шестую пулю. Я обычно боялся это делать, опасаясь самопроизвольного пулеизвержения. А теперь я немного полежу с открытыми глазами. На маленьком мониторе светится холл, как разумна эта бездарная архитектурная конструкция – никак, кроме как на лифте они на мой этаж не доберутся. А это означает, что я их увижу, и у меня в запасе будет еще секунд тридцать.
С улицы тянуло прохладой и влажной зеленью. Такого густого тумана я не видел уже много лет. Он заползал клочьями с балкона, стелился по полу, окутывал кровать.
Я вздрогнул. Свет, белый, неестественного серебряного оттенка, разливался по стенам моей комнатки. Белая стена вибрировала, а за ней, около кухни, светился прозрачный сгусток. Со мной бывало такое в детстве, когда снится сон, и обои, подсвеченные утренними лучами солнца, и запыленная репродукция «Березовой рощи» Куинджи, вдруг становятся живыми. Призрачные тени, в которых неожиданно узнаешь соседей, или просто случайно встреченных на улице людей, движутся по поверхности, постепенно становятся объемными, возвращаются домой с работы, ужинают за длинным деревянным столом в коммунальной кухне, ссорятся в квартирах… А вот и мои друзья, мы катаемся на велосипедах и ловим золотых карасей в пруду. Все, что не сбылось в жизни всегда получалось в этой ожившей, обклеенной ободранными обоями стенке, на пожелтевшей от времени репродукции… Мне тогда так хотелось перенестись в эту придуманную страну, но сон всегда отступал в самый неподходящий момент…
Я попытался остаться на ускользающей грани сна и реальности. Прозрачный кусочек света пульсировал. Где-то там, возможно, в моем воображении, шла нормальная жизнь.
Пространство покачивалось. Я ехал в поезде, на вид – обычной электричке с деревянными сиденьями, которая неслась среди холмов, покрытых сосновым лесом. Ах, как пахло в воздухе разогретой хвоей, морем… Поезд прошел по мосту, показался город, шпили соборов и черепичные крыши.
Напротив меня сидели два парня и девушка, судя по виду студенты, они играли в карты, курили и рассказывали анекдоты. Я тоже курил, наслаждаясь каждой долей секунды этого путешествия, и хохотал вместе с ними. Анекдоты были хороши, а девушка неотразима.
И стало мне на несколько секунд хорошо, как будто я оказался дома, и не надо больше ничего бояться, и всегда найдутся те, кто понимает меня, и никогда больше я не буду одинок. И буду я ходить по прохладным университетским аудиториям и гулким залам музеев. И будет пахнуть старой бумагой библиотека, и кофе. И под ногами будет брусчатая площадь. А какие хорошие у них лица, как у ангелов с картин эпохи Возрождения.
Меня только смущало, что на плечах у моих попутчиков висели автоматы, и у девушки тоже. Она от этого совсем не теряла своей привлекательности, напротив… В последний раз я ехал в таком поезде, нет, это был автобус, и это было в Израиле.
Свет продолжал пульсировать, от него было уже больно глазам. Более всего то, что я сейчас видел, было похоже на проекционный экран. На каком языке они говорят? Черт бы все побрал, какие же у них хорошие лица! Я не видел таких лиц уже много лет, вернее видел, но как-то изредка, невзначай.
Поезд превратился в узенькую полоску на светящейся плоскости, он стал двумерным, потом сжался в точку, ветер, ворвавшийся в комнату через окно, исказил мерцающую поверхность, и она начала разворачиваться передо мной с безумной скоростью, превращаясь в окутанный туманом шар.
Странное это место. Перелески и города, населенные людьми. Соборы и университеты. Улицы и магазины. Ночные огни, садящиеся самолеты. Ледяная шапка Антарктики. Как красиво… Неужели это Земля, и если да, то где я, и откуда на нее смотрю? Кажется, еще немного, и я улечу туда, в это туманное облако. Стоит только сделать над собой усилие…
Дьявол! Это сработала моя пластмассовая коробочка. Сплю я или бодрствую? Система дальнего обнаружения функционирует нормально, на маленьком мониторе показались заплывшие жиром хари, которые вечером сидели в «Кадиллаке». Вот они вышли из лифта, вот растерянно озираются по сторонам, вот идут к моей двери.
Серебристый свет разрывается на игриво бегающие по стенам зайчики, и я с ужасом чувствую, что не могу в него погрузиться. Эти идиоты отвлекают меня, раздражают своей глупостью. Как долго они возятся с замком, как нервничают, озираясь по сторонам.