Однако Ло был не просто банальным картежником, но и человеком весьма образованным, хорошо разбиравшимся в экономике. В каждой стране он старался изучать, как поставлено банковское дело; эти знания очень скоро ему пригодятся.
Добившись аудиенции у герцога Орлеанского, Щеголь или Жасминный Джон, как называли его, с ходу сообщил высокородному собеседнику, что придумал гениальный план спасения Франции.
С высоты сегодняшнего дня идеи Ло ничем сверхъестественным не отличались: он всего-навсего предложил заменить металлические деньги бумажными. По версии ряда историков, на эту мысль натолкнули его собственные же мытарства: играя по-крупному, Ло вынужден был таскать с собой не менее двух мешков золота, что, согласитесь, не слишком-то удобно.
Но, сдается нам, все было гораздо прозаичнее. Ло попросту позаимствовал чужую идею, ведь в его родной Англии бумажные фунты стерлингов выпускались уже с 1694 года, а в Швеции — с 1661-го.
Однако во Франции об этом еще и не помышляли, все расчеты велись здесь исключительно медными, серебряными или золотыми монетами. Для герцога Орлеанского слова Л о прозвучали точно откровение. Он настолько проникся услышанным, что даже будто изрек в ответ: «Если вас послал Бог, то оставайтесь, если же дьявол — тоже не уходите».
План, предложенный Ло регенту, впоследствии доходчиво и даже в поэтической форме воспроизведет устами Мефистофеля Гёте. Объясняя преимущество ассигнаций перед золотом и серебром, тот говорил:
Между мефистофельским прожектом и идеями Джона Ло имелось одно истинно дьявольское сходство. Оба они предлагали выпускать кредитки, которые не обеспечивались никаким золотым или тому подобным покрытием; только лишь — государственными обязательствами. Проще говоря — долговыми расписками казны.
По уверениям Ло, это должно было привести к оживлению экономики и резкому росту денежной массы, а значит — артерии (банки) вновь наполнятся свежей кровью.
«Чем больше банк раздает ссуд, — заявлял он, — тем больше увеличивает он количество монеты, приносящей доход стране, потому что при этом дается занятие большему числу рук, торговля расширяется, займы становятся легче и дешевле и, наконец, сам банк наживает барыши».
Иными словами, если активы банка составляют, к примеру, сто тысяч ливров, а он выпускает кредитных билетов на полмиллиона, получается, что денег в обращении становится в пять раз больше.
В этой действительно блестящей схеме (а уж для XVIII века — и подавно) имелось лишь одно весьма уязвимое место: а вдруг все держатели ассигнаций одномоментно возжелают обменять их на королевское золото? «С чего бы вдруг им разом этого захотеть? — отвечал на это Ло. — Они никогда не сумеют сговориться».
Короче, предприятие Ло вновь являло собой гигантскую пирамиду. Однако ж неискушенный герцог Орлеанский ничего страш-ного в том не увидел и с радостью благословил шотландца на финансовые подвиги.
5 мая 1716 года королевским указом Ло и его брату высочайше было разрешено учредить банк, который получил одноименное название — «Ло и компания» (впоследствии его переименуют в «Банк Женераль»),
Банк сразу же начал распространять ассигнации, которые правительство, в свою очередь, обязало принимать повсеместно. Циркуляром министра финансов всем податным чиновникам предписывалось отныне посылать собранные деньги в Париж исключительно в бумажном виде. Соответственно — налоги и прочие подати было разрешено платить тоже бумагой.
И — понеслось. Поскольку наличности в стране не хватало, а банкноты гарантировались королем, они мгновенно подскочили в цене и стали стоить дороже даже, чем традиционные металлические деньги: эдак на 15–20 %.
Нетрудно догадаться, что спрос на бумагу Ло начал расти в геометрической прогрессии. Это ж какая выгода — все равно как ОВВЗ (облигации внутреннего валютного займа) в России середины 1990-х, только наоборот. ОВВЗ, щедро напечатанные ельцинским Минфином, принимались к оплате за полную стоимость, тогда как рыночная их цена не превышала 20–30 % от номинала. (Штука в том, что акцептовывали облигации не у всех, а только у своих.)