По вопросу организации он сказал, что больше всего его беспокоит то, что члены Руководящей корпорации уделяют явно недостаточно внимания и времени изучению Библии; что, по его мнению, на них лежит ответственность перед братьями за то, что они все свое время отдают бумагам и другим делам, вытесняя, таким образом, изучение Библии. Что касается 1914 года, он откровенно признал, что именно в этом вопросе следует удерживаться от догматических заявлений. Он спросил Ллойда Барри и Джека Барра, убеждена ли сама Руководящая корпорация в том, что эта дата действительно является несомненной и твердой. Они ответили, что «хотя у одного–двух членов имеются сомнения, но Руководящая корпорация в целом полностью поддерживает эту дату». Он сказал им, что если бы высказались другие работники писательского отдела, то стало бы очевидным, что почти у всех по определенным вопросам были разные мнения.
Затем Альберт Шредер и Джек Барр лично расспрашивали по одному всех членов писательского отдела. Никто из них не признался, что сомневается в некоторых учениях организации, хотя раньше, в частных разговорах буквально все они, по крайней мере, по одному вопросу высказывали свою точку зрения, отличающуюся от взглядов организации.
Ирония всего происходящего заключалась в разделении мнений внутри самой Руководящей корпорации, о чем участники расследования никогда не упоминали и не сообщали тем, кого расспрашивали.
Я знал, что Лайман Суингл, координатор Писательского комитета Руководящей корпорации и координатор писательского отдела, находился в это время в зональной поездке. Меня удивило, что такое интенсивное расследование могло начаться в его отсутствие. Тем не менее, члены Руководящей корпорации, проводившие расследование, ничем не показывали, что случилось что–то необычное, приведшее к таким всеобщим расспросам. Из опыта работы в организации я знал: отсутствие объяснения их действиям было сигналом того, что все происходившее было не таким уж безобидным. Когда все выйдет наружу, это может оказаться губительным для тех, кто попадет под его влияние. Поэтому 21 апреля 1980 года я из Алабамы позвонил в бруклинскую штаб–квартиру и попросил соединить меня с членом Руководящей корпорации Дэном Сидликом, но оператор Общества сказал, что с ним сейчас соединиться нельзя. Тогда я попросил к телефону члена Руководящей корпорации Альберта Шредера, который в том году исполнял обязанности председателя. С ним также нельзя было поговорить. Я попросил оператора передать им, что жду от них звонка.
На следующий день позвонил Альберт Шредер.
Перед тем, как написать о нашем разговоре и о том, как председатель Руководящей корпорации ответил на мои вопросы, позвольте мне рассказать то, о чем я узнал впоследствии: о том, что уже произошло и происходило в то время, как он со мной говорил.
14 апреля, за восемь дней до звонка Шредера, в бруклинский служебный отдел позвонил Свидетель из Нью–Йорка по имени Джо Гуд. Он разговаривал с Харли Миллером, членом Комитета служебного отдела, состоявшего из пяти человек[180], и сообщил ему, что его товарищ по работе, кубинский Свидетель по имени Умберто Годинес, рассказал об одном разговоре со своим другом, членом Вефильской семьи, высказавшим взгляды, которые по многим вопросам отличались от учений организации. Миллер посоветовал Гуду попытаться узнать у Годинеса имя этого Свидетеля. Таким образом на свет появилось имя Криса Санчеса. Годинес также сказал, что в разговоре упоминались имена Эда Данлэпа, Рене Васкеса и мое. Миллер посоветовал Гуду и Годинесу не пытаться выяснить все с названными людьми и не искать решения в братской беседе. Миллер не поговорил с Эдом Данлэпом, которого хорошо знал и который работал в здании напротив. Он не позвонил Рене Васкесу, с которым был знаком уже много лет и чьими добровольными услугами шофера регулярно пользовался. Он не попытался побеседовать и с Крисом Санчесом, работавшим на фабрике Общества, с которым можно было легко связаться по телефону.
Сначала он поговорил с членами Комитета служебного отдела, спросив их, располагают ли они подобной информацией. Затем он пошел к председателю Руководящей корпорации Альберту Шредеру.
Его попросили пригласить Годинеса с женой в штаб–квартиру для беседы с Миллером. Крису Санчесу, Эду Данлэпу, Рене Васкесу и мне ничего не сказали. Председательский комитет, очевидно, посчитал нежелательным действовать по–дружески, т. е. стремиться не допустить, чтобы дело вылилось в серьезную проблему.
Во время беседы с супругами Миллер предложил Годинесу позвонить Рене Васкесу и «тактично» поинтересоваться, может ли тот высказаться по данному вопросу. Миллер полагал, что сам он этого делать не должен; он также не счел нужным позвонить Эду Данлэпу или перейти улицу и поговорить с ним. Годинес позвонил Рене, и цель была достигнута: ответ Рене был таким, что ему можно было предъявить обвинение. 15 апреля была устроена еще одна встреча с супругами Годинес, на этот раз на ней присутствовал Председательский комитет в составе членов Руководящей корпорации Шредера, Сьютера и Кляйна. До сих пор ничего не было сообщено ни Рене, ни Эду, ни Крису, ни мне. Беседа продолжалась в течение двух часов и записывалась на пленку. Из воспоминаний и впечатлений Годинеса они узнали о его разговоре с земляком и давним другом Крисом Санчесом, состоявшемся после обеда в доме Годинесов. Был обсужден ряд противоречивых моментов, В рассказе Годинеса много раз упоминались имена Рене, Эда Данлэпа и мое. В конце записи все три члена Руководящей корпорации похвалили чету Годинесов за их преданность и выразили (на пленке) свое недовольство теми, о ком шла речь во время беседы.
Как и Миллер, члены Председательского комитета Руководящей корпорации не сделали никакой попытки поговорить с Крисом Санчесом, о котором они знали только понаслышке.
Они не попытались связаться ни с Рене Васкесом, ни с Эдом Данлэпом, ни со мной — с теми, о ком они получили сведения из третьих рук. Тем не менее, на следующий день, 16 апреля 1980 года на очередном заседании Руководящей корпорации Председательский комитет устроил прослушивание всей двухчасовой записи беседы с Годинесами (на заседании отсутствовали Мильтон Хеншель, Лайман Суингл и я).
Все это произошло за неделю до того, как Шредер говорил со мной по телефону, причем позвонил он по моей просьбе.
После того, как члены Руководящей корпорации прослушали эту запись, начались расспросы: сначала Эда Данлэпа, а потом и всех работников писательского отдела. Именно эта запись побудила начать расследование. Члены Руководящей корпорации, которые занялись им — Барри, Барр и Шредер, — знали об этом. Тем не менее, они ничего не сказали, даже когда Эд Данлэп поинтересовался у Барри и Барра о причине расспросов. Почему?
Действия предпринимались быстро, согласованно, в широком масштабе. Теперь расспросам подверглись Крис Санчес, Нестор Куилан и их жены. Крис и Нестор работали в отделе испаноязычных переводов, где Рене служил два дня в неделю.
Тогда Харли Миллер позвонил Рене и попросил зайти к нему в кабинет, сказав: «Мы хотим узнать твое мнение по некоторым вопросам».
Председательский комитет организовал специальные комиссии для расследования всех этих случаев. За исключением Дэна Сидлика, все члены этих комиссий были работниками штаб–квартиры, не входящими в состав Руководящей корпорации. Руководящая корпорация через Председательский комитет управляла всеми действиями, но сама оставалась на заднем плане. Теперь она организовала прослушивание отрывков двухчасово интервью для различных членов этих комиссий по расследованию с тем, чтобы лучше подготовить их для выполнения своей задачи. Именно поэтому, расспрашивая Санчеса, Куилана и Васкеса, члены комиссий постоянно упоминали меня и Эда Данлэпа. Тем не менее, Председательский комитет все еще не считал нужным сообщить нам о существовании такой записи. Почему?
Цель комиссий по расследованию была очевидна из направленности их расспросов. Комиссия, которая беседовала с Нестором Куиланом, попросила его описать личные разговоры с Эдом Данлэпом и со мной. Он ответил, что, по его мнению, никто не имеет права интересоваться его личными разговорами. Он ясно дал понять, что, если бы в них прозвучало нечто дурное или «греховное», он, несомненно, сообщил бы им об этом, но такого, безусловно, не было. Члены комиссии сказали, что ему следует «способствовать делу, иначе он может подвергнуться лишению общения». «Лишению общения? — спросил Куилан. — За что»? «За покрывание вероотступничества», — ответили ему, «Вероотступничества? В чем вероотступничество? Кто вероотступник»? Ему ответили, что личности еще предстоит установить, но в их существовании никто не сомневается.
180
Этот Комитет руководит работой служебного отдела, членам которого в то время являлись приблизительно 40 человек.