Выбрать главу

Настоящим письмом мне хотелось бы подать апелляцию в связи с принятым назначенной вами судебной комиссией решением о лишении меня общения.

Если говорить о судебных вопросах, то одна из публикаций Общества указывает, что «старейшины в составе судебных комиссий должны тщательно взвешивать дела, зная, что некоторые факторы могут отличать одну ситуацию от другой. Вместо того, чтобы стремиться к жестким правилам для принятия решений, вам нужно будет думать на уровне принципов и рассматривать каждое дело в соответствии с его значимостью». Что касается разъяснительных бесед, в этой же публикации говорится: «Убедитесь в том, что ваши разъяснения прочно основаны на Слове Божьем. Необходимо достаточно времени и усилий, чтобы достичь сердца каждого. Удостоверьтесь, что располагаете всеми фактами. Обсудите с человеком значение соответствующих отрывков Писания и уверьтесь, что он их понимает. Если необходимо, перед тем, как начать беседовать с человеком или отвечать на его вопросы, проведите самостоятелыюе исследование. Если вы не можете уделить этому необходимое количество времени, было бы неплохо передать это дело другому старейшине» (ксерокопии прилагаются).

Мне кажется, что до сих пор в моем деле ничего подобного сделано не было. Очень печально, что были проявлены необычайная спешка и очевидное нежелание «обсудить значение соответствующих отрывков Писания и увериться, что человек их понимает». Я полагаю, что братский подход подразумевает, скорее, терпение, нежели поспешность; сочувствие и понимание, а не жесткое применение правил.

Вам должны быть небезызвестны мои обстоятельства. После 40 лет служения, во время которого мне пришлось перенести лишения, нищету, голод, жажду, холод, жару, лихорадку, дизентерию, заключения в тюрьму, опасность нападения толпы, выстрелов и войны, довелось рисковать жизнью и свободой в диктаторских странах и все время трудиться не покладая рук, теперь, в 58 лет передо мной стоит проблема с жильем и службой, чтобы заработать на жизнь себе и жене. С тех пор, как в 1940 году после окончания школы я начал пионерское служение, у меня не было опыта мирской работы и никаких финансовых сбережений. Деньги, которые передало мне Общество (по–видимому, в качестве некоторого возмещения за 40 лет служения) составляли меньшую сумму, чем большинство людей зарабатывает на мирской работе за год, и покрыли только часть наших первоначальных расходов.

Питер Грегерсон дал мне работу и место для того, чтобы поставить трейлер, который я купил в кредит и за который все еще должен. Таким образом. Грегерсон стал моим работодателем и предоставил мне жилье. Около шести месяцев назад, находясь под давлением, он вышел из местного собрания. Как вам известно, единственным основанием для моего судебного слушания было обвинение в том, что я пообедал с Питером Грегерсоном в одном местном ресторане.

Совету старейшин Ист–Гадсденского собрания 8 декабря 1981 года, с. 2

Некоторые местные старейшины полагают, что тот факт, что они работают в продовольственной компании «Ворхаус Гросерис», ограждает их от обвинений, когда они обедают с

Питером Грегерсоном, который является председателем правления компании. Тем не менее, мои отношения с ним еще ближе, еще теснее, поскольку я работаю не только для этой компании, но и для него лично, работаю на его земле и в его доме, и эта работа требует постоянных разговоров и советов, часто у него дома, за столом и при других обстоятельствах. Я не могу понять, почему братский подход не позволяет проявить участие, понимание, взвесить обстоятельства и признать «некоторые факторы, отличающие одну ситуацию от другой».

Во время судебного слушания только один из двух свидетелей дал показания, связанные с событиями, происшедшими после выхода в свет «Сторожевой башни» за 15 сентября 1981 года, в которой покинувшие организацию люди отнесены к категории лишенных общения. Один свидетель заявил, что видел меня в ресторане с Питером и Джэнет Грегерсон, но признал, что это произошло летом, т. е. до публикации журнала. Если только не верить в законы ex post facto, это свидетельство вряд ли можно считать действенным.

Другая свидетельница рассказала о более недавнем событии: она видела, как я вошел в ресторан со своей женой и с Джэнет Грегерсон (которая не выходила из организации), а затем увидела, как туда вошел Питер. Эта же свидетельница вместе со старейшиной Ист–Гадсденского собрания два раза обедала в ресторане с Питером Грегерсоном уже после выхода «Сторожевой башни» за 15 сентября 1981 года. В обоих случаях не сам Питер просил разрешения присоединиться к ним; его приглашали присесть за их столик, пообедать вместе и поговорить. По всей видимости, это не было сочтено основанием для судебного слушания, но один обед в моем случае повлек именно к этому. Я упоминаю обо всем этом только потому, что в письме от 19 ноября вы уверяли, что старейшины, разбирающие мое дело, свободны от предубеждений и будут объективны в своем подходе. Явная несостоятельность не позволяет мне быть уверенным, что все происходит именно так. Возникают серьезные вопросы в связи с мотивацией самих судебных процедур и вынесенного решения.

Мне так же трудно понять выдвинутое против меня обвинение в свете того, что происходит в Гадсденском округе. Невозможно перечесть все случаи, когда старейшины и рядовые Свидетели обедали или вступали в другие социальные контакты с вышедшими из организации и лишенными общения людьми, поскольку эти случаи многочисленны. Тем не менее, по какой–то причине обвинили меня одного. Если предположить, что это случилось потому, что надо с кого–то начинать, почему при наличии показаний только одного свидетеля только об одном случае после публикации «Сторожевой башни» за 15 сентября для этого был выбран именно я? Отсюда возникают вопросы по поводу объективности и беспристрастной мотивации.

Пожалуй, можно сказать, что я не раскаиваюсь в том, что обедал

Совету старейшин Ист–Гадсденского собрания 8 декабря 1981 года, с. 3

с Питером Грегерсоном. Чтобы выразить раскаяние, мне нужно сначала увериться в том, что это — грех перед Богом. Единственный способ убедить меня в этом справедливо должен исходить из Слова Божьего, которое единственно бого–духновенно и совершенно надежно (см. 2 Тим. 3:16–17). Из Писания я заключаю, что преданность Богу и Его Слову — наиболее важна и превышает всякую другую преданность (см. Деян. 4:19–20; 5:29). Я также полагаю, что ни я, ни любой другой человек, ни группа людей не имеет права ничего добавлять к этому Слову под страхом «оказаться лжецом» или даже навлечь на себя Божье наказание (см. Пр. 30:5–6; Отк. 22:18–19), Я не могу легко относиться к таким предупреждениям Писания. В свете всех библейских увещеваний не судить других во мне живет здоровый страх выставить себя (или другого человека, или группу людей) законодателем; я считаю, что позволительно одному Слову Божьему судить таким образом. Чтобы это сделать, мне нужно быть уверенным, что я не просто следую некоему человеческому стандарту, который выдается за стандарт Божий, но на самом деле не является богодухновенным и не находит поддержки в Слове Божьем. Мне не хотелось бы нести на себе вину из–за того, что я дерзко и самонадеянно осудил человека, которого не осудил Бог в Своем написанном Слове (см. Рим. 14:4, 10–12; Иак. 3:11–12; а также «Комментарий к Посланию Иакова», сс. 161–168).

Я уверяю, если вы поможете мне увидеть, что по Писанию, есть с Питером Грегерсоном — это грех, я смиренно покаюсь в этом грехе перед Богом. Все, беседовавшие со мной до сих пор, этого не сделали, но цитировали в качестве своего «авторитета» (термин, употребленный председателем судебной комиссии) названный выше журнал. Мне кажется, что весь авторитет в христианской организации должен извлекаться из Слова Божьего и прочно на нем основываться. В Пр. 17:15 говорится: «Оправдывающий нечестивого и обвиняющий праведного — оба мерзость пред Господом», У меня нет желания быть мерзостью перед Богом, и поэтому такой вопрос меня очень волнует,

Я полностью принимаю библейское учение в 1 Кор. 5:11–13 и 2 Ин. 7–11 и всегда уверял тех, с кем беседовал, что у меня нет желания общаться, есть вместе или принимать у себя в доме описанных там нечестивых людей и антихристов. Моя проблема состоит в том, что я не могу понять, как эти отрывки относятся к человеку, вокруг которого вращается мое дело, — к Питеру Грегерсону. Под давлением он вышел из собрания Свидетелей Иеговы, но, как вы знаете, в своем письме он говорил следующее: