– Да ты что, Ивановна! Какие сейчас дачи? Холодно еще. Надо бы «скорую» вызвать, а то окочурится бродяга!
– Так я скотника Николая уже попросила – позвонит из сельсовета.
– Побыстрее бы приехали, не то замерзнет товарищ! Не лето на дворе!
Колхозница нагнулась над Вацлавом, приложила ладонь ко лбу.
– Теплый, слава тебе, господи! Ишь как господь его любит. И нас послал, чтобы помереть не дали.
Она снова нагнулась над несостоявшимся утопленником. Теперь потрогала его за нос.
– Нос тоже теплый. Жить будет!
И тут Вацлав открыл глаза.
– Татьяна?.. Значит, я дома, в Варшаве? Минуточку… Почему Таня такая старая? Может, это моя теща? Танина мама?
– Пани Радкевич, это вы?
– Я, я! – Женщина смочила платок водой и приложила к его губам. – Полежи, милый, скоро машина за тобой приедет.
уроки немецкого
Май выдался жарким, и двое сорокалетних мужчин курили в майках, стоя у открытого окна.
– Мамочка, а что у дяди Гриши со спиной?
Десятилетний Алёша с любопытством разглядывал изуродованную спину гостя.
– А его фашисты раскалённым утюгом пытали, когда он в плен к ним попал, – почти шёпотом, стараясь не нарушать разговор двух мужчин, ответила мама.
Мне стало страшно и я замолчал. Слёзы сами собой заволокли взор, вот-вот и начался бы водопад. Губы дрожали, и вымолвить что-то членораздельное я был не в состоянии. Шмыгая носом и размазывая по лицу набегающие слёзы, я ушёл в соседнюю комнату.
Подошла мама, прижала меня к себе и начала гладить по голове, приговаривая:
– Чего же ты плачешь, Лёшенька?! Ведь всё же хорошо закончилось. Разведчики подоспели вовремя и спасли дядю Гришу, а фашиста того, который утюгом жёг ему спину, расстреляли.
Я перестал плакать, мне неожиданно стало весело и, продолжая всхлипывать, я засмеялся. Это была такая истерика наоборот.
– Расстреляли, расстреляли! – я прыгал вокруг мамы, повторяя одну и ту же фразу, – фашиста расстреляли, расстреляли!
Мама как-то странно посмотрела на меня, затем взяла за руку и подвела к дяде Грише – фронтовому товарищу отца.
– Гриш, расскажи будущему защитнику Родины, как ты в плен попал, и как тебя немец утюгом пытал.
Сорокалетний красавец-брюнет с седыми висками, не раздумывая погасил папиросу в огромной морской белой раковине, стоящей на подоконнике и, сжав меня огромными ручищами, поставил напротив.
– Ну, давай знакомиться, мальчик. Меня Григорием Николаевичем зовут, можно просто дядя Гриша.
– А меня, Лёхой.
Я протянул свою ладонь, которая тут же утонула в огромной лапище фронтовика.
– Ты как учишься, Лёха?
Вопрос застал меня врасплох.
– По-разному.
Я опустил голову и постарался не смотреть в глаза своему новому знакомому.
– Всё ясно, неужели двоечник?
– Что Вы, дядя Гриш, я крепкий хорошист, но иногда бывают и тройки, а недавно я даже единицу получил по дисциплине! Дрался с одноклассником, а тут завуч идёт, вот нас обоих и наградили, двойку на двоих поставили.
– Ты вот что, Лёха, ты давай дерись после занятий, сколько твоей душе будет угодно, а в школе нужно хорошо учиться, особенно когда иностранный язык будешь изучать! Вот, например, простая ошибка по немецкому языку мне чуть жизни не стоила.
Я как заворожённый во все глаза смотрел на бывшего полкового разведчика.
– Нас трое ребят было, разведчиков. Линию фронта пересекли удачно, нас не заметили. За двое суток километров десять-двенадцать прошагали. Шли в основном ночью, а днём отсыпались, выставив часового. И надо же, удача! Сидим в засаде, а прямо перед нами останавливается мотоцикл, с которого слезает немецкий унтер-офицер, чтобы справить нужду. После того как он закончил, мы его и схватили. Засунули кляп в рот и оттащили с дороги в кусты вместе с мотоциклом. Поскольку в школе я учил немецкий, то при допросе фрица выяснилось, что недалеко располагался ихний штаб, куда он вёз документы. Открыли его планшетку и ахнули! Сразу стало понятно, что немцы на нашем участке наступление готовят и по ночам танковый кулак стягивают. Казалось бы, документы есть, «язык» есть, тащи это «богатство» к своим в штаб и верти новую дырочку на погонах для награды.
– Дядя Гриша, а «язык» это что обозначает? Вы у этого фашиста язык отрезали что ли?
Гость рассмеялся, достал портсигар и закурил новую папиросу. «Языком», мальчик, во время войны называли пленного, который был источником ценной информации.
Из кухни доносились потрясающие запахи тушёной баранины с картошкой. В комнату вошла мама.