«Ты взрослый мужчина, — ответила Нэнси. — Поэтому ты не должен себя так чувствовать». И тогда я довольно жестко сказал про себя: «Я ведь не твоя мать».
Больше Норман не делал никаких попыток.
На последующих нескольких сеансах мы не слишком часто смеялись. Норман приходил вовремя, но дух его был сломлен. У него было мрачное настроение. Я хотел извлечь некоторую информацию из его бессознательного, сделать несколько полезных намеков на то, что ему делать дальше, однако он перестал обращать внимание на свои сны. Он просто долго смотрел на стены и вздыхал. При этом даже не замечал радуги.
— Норман, — сказал я, — соберитесь.
— Мои надежды на то, что у меня с Нэнси может что-то получиться, оказались тщетными, — сказал он. — Я ошибался, я только такой, каким вы меня видите.
— А как насчет того, что происходит у вас внутри, вашего желания жить? И что насчет ваших возможностей?
— Здесь все в порядке. Все будет хорошо. Как у солдата: как прикажут, так и будет.
Норманом полностью овладел страх перед женой. Он оказался в двойной зависимости от нее и не мог возразить ей ни слова.
Он соглашался со всем, что она думала о нем.
— Она права, — говорил он. — Я животное. Меня следует держать взаперти.
— Вы ничто, только животное?
— Именно так я себя ощущаю.
— Вы мне напомнили начало «Дневников» Кафки, — сказал я.
И зачитал его Норману:
«На определенном уровне самопознания, когда преобладает воздействие других обстоятельств, которые облегчают самоисследование, вы обязательно почувствуете себя отвратительным… Вам покажется, что вы — это крысиное гнездо лицемерных страданий».
— Чувствуете что-то знакомое? Почитайте здесь:
«В глубине я — неспособный, невежественный человек, и если бы его насильно не заставили пойти в школу, он мог бы только пресмыкаться в конуре, выскакивать, когда приносят еду, и, быстро ее сожрав, сразу убираться назад».
Норман болезненно улыбнулся:
— Да, это я.
Я ощутил серьезное беспокойство. Я испугался, что у Нормана произошло так называемое регрессивное восстановление персоны, которое, по мнению Юнга, иногда случается при полном крушении сознательной установки. Это бывает не только в процессе анализа. Юнг приводит пример бизнесмена, который отважился на слишком высокий риск и оказался банкротом:
«Если бы во время этого депрессивного переживания он не пал духом, а сохранил свое прежнее стремление к риску, возможно, прибавив некоторую долю благоразумной предосторожно сти, то его травма исцелилась бы и не стала хронической. Но если он разрывается на части, отвергает в будущем любую возможность риска и делает все возможное, чтобы восстановить свое социальное положение в рамках более ограниченной личности, исполняя механическую работу, соответствующую умственным способностям испуганного ребенка, которые намного ниже его собственных, то с точки зрения психологии это значит, что он регрессивно восстанавливает свою персону. В результате испуг возвратит его на раннюю стадию его личностного развития; в таком случае он будет испытывать самоуничижение, вспоминая о том, каким он был до этого критического переживания… Может быть, раньше он хотел сделать больше, чем было в его силах; теперь он даже не делает попыток узнать, что побуждало его идти на этот риск».
Так и переживание Нормана могло либо сломить его полностью, либо, в лучшем случае, серьезно искалечить его эмоционально.
Фактически «быть эмоционально искалеченным», то есть не способным к обычной деятельности, — это точная метафора состояния людей, переживающих кризис среднего возраста. Человек, который упал духом, по существу, человек искалеченный. Люди приходят на анализ, «оказавшись на коленях». Они хотят снова «встать на ноги». Человек, у которого истощилась высшая психологическая функция, начинает «хромать».
В истории и мифологии мотив калеки встречается очень часто. Например, Гефест, кузнец олимпийских богов, был хромым; король-рыбак в легенде о Граале; поколение раненых месопотамских царей, бог Пан, имевший козлиное копыто; оскопленный Осирис; Гарпократ, сын Изиды и Осириса; основатель манихейства Мани, египетский бог Бес и так далее. Часто увечье считалось признаком хтонической (земной) мудрости, как, например, в легендах о карликах, отрубленных пальцах и сыновьях Гефеста Кабирах.
В целом увечье ассоциируется с героями и людьми необычной судьбы. Поэтому меня смущало не возможное психологическое увечье Нормана, а возможность того, что для него оно не будет иметь последствий.
Наконец, мы подошли к моменту, когда наши отношения повисли на волоске. Жалость Нормана к самому себе для меня превысила все допустимые пределы. Тогда я предложил ему прекратить на время наши встречи.