Мы пошли обратно в отдел мебельного магазина. Разговаривая то на одном языке, то на другом мы, наконец, справились с тем, как потратить большую сумму денег нашей хозяйки. Пока я мучился, подбирая выражения для того, что именно я имею в виду, Арнольд изображал это жестами. Покидая магазин в сопровождении благодарной толпы продавцов, мы стали обладателями некоторых вещей, которые я совсем не предполагал покупать: китайского абажура, двух индийских ковров, целого сервиза, восьми фунтов сосисок и нескольких репродукций картин Миро и Шагала.
Гретхен была потрясена. Она приготовила нам особый обед.
— Я просто соединил несоединимое, — ухмыльнулся Арнольд.
Я прилагал все возможные усилия, чтобы по достоинству оценить Арнольда. Я хотел этого. Его выдающаяся натура, его кипучий природный энтузиазм не могли не очаровать. Я наслаждался тем впечатлением доверительной беспомощности, которое он производил. Он вдыхал жизнь в каждую нашу вечеринку. Он легко адаптировался к новым ситуациям. В нем было гораздо больше авантюризма, чем во мне. Где бы мы ни находились, мы быстро знакомились с новыми людьми и становились друзьями. А затем приводили их к себе домой.
У него было сверхъестественное чувство восприятия. Попав в наезженную колею, увязнув в рутине, он всегда мог предложить какое-то оригинальное решение. У него был очень богатый интеллект, всегда полный новых планов и идей. Его предчувствия всегда оправдывались. Он производил впечатление человека, у которого есть шестое чувство, хотя я был ограничен только пятью. Мое видение было обыденным: я видел либо «человека», либо «вещь». Арнольд видел их душу.
Но между нами всегда возникали проблемы. Когда он решил что-то сделать, я поймал его на слове. Я был убежден, что он знал, о чем говорил: что он реализует свои намерения, которые собирался реализовать. Особенно раздражало, если получалось, что для их реализации ему не хватает немного времени или места. И такое случалось очень часто.
— Смотри, — говорил я, — я рассчитывал на то, что ты там будешь. Я купил билеты. Где ты был?
— Я пошел куда глаза глядят, — ответил он, защищаясь. Кое-что изменилось, и я не смог ничего изменить.
— Ты очень ненадежный человек. Я не могу на тебя поло-житься. Ты очень поверхностный и скользкий. Почему? Ведь у тебя на все есть своя точка зрения.
Но Арнольд был совершенно иного мнения.
— Я только говорю о возможностях, — сказал он, когда раз в десятый я обвинил его в безответственности или, по крайней мере, в том, что он сбивал меня с толку. — Эти возможности нереальны, пока я о них говорю, но когда я начинаю действовать, они принимают какую-то форму. Но это вовсе не значит, что потом я становлюсь их рабом. Мне в голову может прийти более интересная мысль. Я не привязан к своим словам. Я ничем не могу тебе помочь, если ты воспринимаешь их так буквально.
Он продолжал:
— Интуитивные представления — как птицы, которые кружат над моей головой. Наверное, я не парю вместе с ними, но мне требуется время, чтобы проникнуться их полетом.
Однажды утром я встал, чтобы выпить кофе, и обнаружил еще одну пустую чашку, стоящую на горящей конфорке. Арнольд поднялся с кровати, пытаясь найти свои очки.
— Ты не видел мою бритву? — спросил он.
— Черт с ней! — закричал я, совершенно разъяренный, держась за ручку плиты. — Однажды ты во всем доме устроишь пожар, и мы оба превратимся в пепел. «Увы, — скажут те, кто будет собирать наши останки в маленькие урны, чтобы послать их нашим возлюбленным, — у них были такие возможности. Очень жалко, что один из них оказался таким тупым!»
Арнольд прошлепал на кухню, пока я выкидывал за дверь обгоревшую чашку.
— Надо же! — сказал он. — В прошлый раз, когда ты готовил обед для Цинтии, меня даже здесь не было.
Это было правда. Я покраснел. Все мои обвинения лопнули, как мыльный пузырь. Как мне было известно, реальность оказалась значительно шире моих представлений о ней.
— Прости, — сказал я жалобно, — я забыл.
Арнольд захлопал в ладоши и сделал несколько танцевальных па по комнате.
— Присоединяйся к человечеству! — пел он. Как обычно, он не мог держать ноту.
И только тогда я осознал, что Арнольд является моей тенью.
Это открытие было для меня совершенно новым. Вообще так и должно было быть— мы уже установили, что наши комплексы совершенно противоположны, но все равно это открытие потрясло меня, как удар грома. Я все рассказал Арнольду.