Рассмотрим подробнее, как происходил процесс демонтажа общности промышленных рабочих. Как и в случае научного сообщества, это для нас в данном случае — учебный материал. Утрата профессиональной общности промышленных рабочих как угроза деиндустриализации России с ее выпадением из числа индустриально развитых стран — особая проблема. Процессы дезинтеграции других общностей (крестьян, интеллигенции, офицерства и т. д.), в принципе, протекают сходным образом.
В советском обществоведении образ этой общности рабочих формировался в канонических представлениях классового подхода марксизма с небольшими добавлениями стратификационного подхода. Рабочий класс гипостазировался как носитель некоторых имманентных качеств (пролетарской солидарности, пролетарского интернационализма, ненависти к эксплуатации и несправедливости и т. д.). Такое представление о главной структурной единице советского общества оказало большое влияние на ход событий в СССР — как в сфере сознания, так и в политической практике.
В советской государственной системе «группа уполномоченных представителей» рабочего класса каждодневно и успешно давала театральное представление «социальной реальности», в которой рабочие выглядели оплотом советского строя — сплоченной общностью с высоким классовым самосознанием. В действительности и советские историки, и западные советологи, и неомарксисты уже накопили достаточно материала, чтобы увидеть под классовой риторикой революции совсем другое явление, нежели планировал Маркс, и совсем иные социальные акторы. Рабочий класс России был еще проникнут общинным крестьянским мироощущением, которое и определяло его «габитус» — и когнитивную структуру, и образ действий в политической практике. Н.А. Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма» писал:
«Марксизм разложил понятие народа как целостного организма, разложил на классы с противоположными интересами. Но в мифе о пролетариате по-новому восстановился миф о русском народе. Произошло как бы отождествление русского народа с пролетариатом, русского мессианизма с пролетарским мессианизмом. Поднялась рабоче-крестьянская, советская Россия. В ней народ-крестьянство соединился с народом-пролетариатом вопреки всему тому, что говорил Маркс, который считал крестьянство мелкобуржуазным, реакционным классом» [16].
В советский период этот «рабоче-крестьянский народ» совсем утратил навыки классового мышления и практики (в понимании марксизма) и оказался совершенно не готов к обороне против политических технологий постмодерна, разработанных уже на основе трудов Грамши, Деррида и Бурдье. Антропология культур традиционного общества за послевоенное время сделала огромный скачок, найдя подходы к разборке и сборке общностей разных типов. Советские рабочие с их «классовым сознанием» выглядели перед идеологической машиной перестройки, как воины-махдисты Судана против англичан с пулеметами (в 1898 году под Хартумом отряд англичан, вооруженный 6 пулеметами «Максим», уничтожил 11 тыс. воинов-махдистов, потеряв убитыми 21 человека).
Рабочие и стали бульдозером перестройки, который крушил советский строй. На тех, кто сидел за рычагами, здесь отвлекаться не будем. Б.И. Максимов, изучающий социологию рабочего движения во время перестройки и реформы, дает такую периодизацию этапов (более подробные выдержки из его работы [89] даны в Приложении).
Первый этап. Активное участие рабочих в действиях по «улучшению» советского строя под знаменем социализма и с риторикой идеологии рабочего класса.
Второй этап. Переход от «улучшения социализма» к критике советских порядков без отказа от «социализма» в целом, хотя рабочих и использовали в качестве разрушителей системы.
Третий этап. Рабочие поддержали «переход к рынку», но «молча». Они выступили в роли соисполнителей преобразований «сверху». Они следовали «иллюзиям народного капитализма», за прежнюю систему не держались, новая не пугала ввиду незнания и непонимания того, что происходило.
Четвертый этап. Кардинальный переход к протесту против новых порядков. Недовольство ими стало всеобщим, его усилило возмущение «большим обманом». Это восприятие не вело к практике, рабочие находились под гипнозом неотвратимости (необратимости) реформ, «входили в положение» руководства, лишения воспринимались как неизбежные, почти как стихийные бедствия.
Пятый этап. Рабочие оказались в положении наемных работников капиталистического производства, избавившись от иллюзий соучастия в собственности (и акций). Прогнозируются протесты местного значения, возможно, разрушительные, но не революционные, ввиду отсутствия классового сознания.
Из всего этого видно, что ни на одном повороте хода событий в нашем кризисе рабочие не выступили как исторический субъект, как общность, сплоченная развитой когнитивной, информационной и организационной системами. Как только они лишились уполномоченной представлять их и руководить ими группы (в КПСС, профсоюзах, министерствах и СМИ), обрушились те связи, которые соединяли их в общность, дееспособную и даже могучую в советских условиях. Они вновь стали группой-в-себе — рабочие в России есть, а общность демонтирована.21
Первый удар, нанесенный всей общности советских рабочих с целью ее демонтажа, состоял в ее дискредитации. Приведем большую выдержку из работы О.А. Кармадонова:
«В периоды глубоких социальных трансформаций реестры престижных и не престижных групп могут подвергаться своего рода конверсии. Группы, престижные в «спокойные» времена, могут утратить таковое качество в ходе изменений, а группы, пребывавшие в социальной тени, выходят в центр авансцены, и возврата к былому не предвидится.
Собственно, это и есть трансформация социальной стратификации в дискурсивно-символическом аспекте. Понятие “социальной тени” использовано здесь не случайно. Поощрения в данном типе стратификации включают, прежде всего, объем общественного внимания к группе и его оценочный характер. Общественное внимание можно измерить только одним способом — квантифицировать присутствие данной группы в дискурсе масс-медиа в тот или иной период жизни социума. Полное или частичное отсутствие группы в дискурсе означает присутствие ее в социальной тени. Постоянное присутствие в дискурсе означает, что на эту группу направлено общественное внимание…
Драматичны трансформации с группой рабочих — в референтной точке 1984 года они занимают максимальные показатели по обоим количественным критериям. Частота упоминания — 26% и объем внимания — 35% относительно обследованных групп. Символические триады референтного года подчеркивают важную роль советских рабочих. Когнитивные символы (К-символы) — “коллектив”, “молодежь” — говорят о сплоченности и привлекательности рабочих профессий в молодежной среде. Аффективные символы (А-символы) — “активные”, “квалифицированные”, “добросовестные” — фиксируют высокий социальный статус и моральные качества советских рабочих. Деятельностные символы (Д-символы) — “трудятся”, “учатся», “премируются” — указывают на повседневность, на существующие поощрения и возможности роста…
В 1985 году резко снижаются частота упоминания и объем внимания к рабочим — до 3 и 2% соответственно… Доминирующая символическая триада более умеренна, чем год назад, К-символ — “трудящиеся”, А-символ — «трудолюбивые”, Д-символ — “работают”…
В конце 1980-х — начале 1990-х годов, когда разворачивалось рабочее движение, частота упоминания и объем внимания по группе рабочих возросли — 16 и 7% (1989, 1990). В последующие годы показатели в “АиФ” никогда больше не превышали по этой группе 5 и 6% (соответственно) — показатель 2008 г.
Был период почти полного забвения — с 1999 по 2006 г. индексы по обоим параметрам не поднимались выше 0,3%. Снижение внимания к рабочим объясняется отказом от пропаганды рабочего класса в качестве «гегемона», утратой к нему интереса, другими словами, экономической и символической депривацией данной общности.
Работают символы и символический капитал. Утратив его, рабочий класс как бы “перестал существовать”, перешел из состояния организованного социального тела в статус дисперсной и дискретной общности, вновь превратившись в “класс-в-себе” — эксплуатируемую группу людей, продающих свою мускульную силу, озабоченных выживанием, практически не покидающих область социальной тени, т. е., лишенных санкционированного поощрения в виде общественного внимания» [71].