— Ну, ступайте, я сосну малость, — вымолвил Крокодил, и плотники тихою гурьбою вышли из избы. Остались десятник Егорыч и я.
— Мы в пятницу Фому пороли, — кратко заявил Егорыч.
Крокодил зевнул.
— Скверным словом выругался, — продолжал Егорыч.
— Что ж, это хорошо, — лениво отозвался Крокодил, преодолевая новый зевок.
Я простился и ушел. Вслед за мной пошел и Егорыч.
— Почитаете вы Сазона Психеича, — сказал я.
— Отец!.. — с чувством ответил Егорыч. — Мы с ним свет увидели. Теперь ведь против наших артельных порядков хоть всю Рязань обойди, — не найдешь. Что насчет строгости, что насчет чести… Нас ведь и господа помещики за это уважают. Лишние деньги платят!
— А много, пожалуй, наживает от вас Сазон Психеич?
— Как, поди, не наживать. Наживает, — хладнокровно произнес Егорыч.
Вечером пришел Крокодил. Свечей еще не зажигали. Он прошел тяжелой поступью в зал и смолк. Мы с Петром Петровичем сидели в кабинете; Олимпиада Петровна суетилась по хозяйству.
— Что он теперь делает? — сказал я, входя в положение Крокодила, оставленного в пустынном зале.
— А спит небось, чего же ему еще делать! — пренебрежительно произнес Петр Петрович.
Но чрез несколько мгновений робкий звук рояля достиг до нас.
Батеев прыснул.
— Ведь это Крокодил играет! — воскликнул он.
Мы тихо подошли к дверям зала. Действительно, неуклюжая и тучная фигура Крокодила виднелась за роялью. Указательным пальцем заскорузлой руки он странствовал по клавиатуре и, видимо, подбирал ноты. Я прислушался: было некоторое сходство с «Лучинушкой». Но часто верный звук сопровождался ужаснейшим диссонансом, и тогда Крокодил тяжко вздыхал.
Принесли свечи, и мы вошли. Крокодил конфузливо поднялся из-за рояля и, отираясь гремящим своим платком, опустился на стул.
— Любишь? — спросил Батеев, указывая на рояль.
— Штука важная, — ответил Крокодил и улыбнулся.
— Ну, погоди, барыня придет. Она тебя утешит.
Мы вступили в посторонние разговоры. Крокодил упорно молчал и потел. Я его попробовал втянуть в разговор. Это оказалось положительно невозможным: он путался и не понимал самых простейших вещей. Часто отвечал совершенно невпопад и, видимо, страдал. Тогда мы его оставили в покое.
— Где же будет барыня? — спросил он немного спустя и покосился на рояль.
— Придет, придет.
Действительно, Олимпиада Петровна скоро присоединилась к нам. Она с достоинством заявила, что отвешивала провизию для рабочих.
— Говядинку-то получше давайте! — вымолвил Крокодил.
Олимпиада Петровна ничего на это не ответила. Тогда Петр Петрович со смехом заявил ей о меломанстве Крокодила. Это и в ней возбудило веселость. Она села за рояль и разразилась шумными solfedgio[1]. Лицо Сазона Психеича преобразилось. В глазах засветилось живое и теплое участие. Он подсел к Олимпиаде Петровне и в наивном восхищении смотрел на ее руки. Она заиграла из «Жизни за царя»{2}, затем из «Фауста», из «Тангейзера»{3}. Крокодил слушал, не меняя позы и выражения. Только пухлое лицо его, казалось, все более и более светлело и вместе с тем переполнялось какой-то странной привлекательностью. Наконец Олимпиада Петровна заиграла «Не белы-то снежки». Крокодил не утерпел: как-то странно шевельнув носом, он всхлипнул и в умилении произнес:
— Вот, вот, оно самое!.. Самое оно и есть!.. — затем с каким-то азартом загремел своим платком.
Потом мы перешли к чайному столу. Крокодил снова впал в недвижимое свое состояние и только и делал, что глотал чай.
— У вас, кажется, есть рояль? — спросила его Олимпиада Петровна.
Он встрепенулся.
— Чего это-с?
Ему пояснили.
— Завел, завел, — ответил он и опять улыбнулся, — только у меня вроде, например, как веялка: вертишь ее, ну она и разделывает. Ничего, здорово разделывает. Семьсот целковых…
— Ну, что же мы насчет амбара-то, сойдемся или нет? — прервал его Батеев.
Крокодил допил свое блюдечко.
— Завтра с артелью подумаю, — сказал он.
— Да ведь хорошая цена.
— Как артель.
Петр Петрович пожал плечами и постучал пальцем по самовару. А мне снова захотелось поисповедовать Крокодила.
— Какую вы пользу берете с артели? — спросил я.
— Разную берем пользу, — ответил Крокодил.
— Однако же?
— Мы лесом торгуем, — .неожиданно произнес он после маленькой паузы.
— Ну так что же?
— За лес берем пользу.
— Я у него лес беру, — пояснил мне Батеев, — и почти все наши помещики берут.