Пришлось поехать. Правда, машина из клуба «Красные факелы*, спешившая, как на пожар, опоздала на два часа, и я уже медленно догорал, когда наконец явились посланцы Востролябьева — двое довольно развязных юношей из детской дружины песни и пляски.
— Дядя! Вы заслуженный деятель или народный артист? — спросила меня маленькая школьница, как только я вошел в клуб.
— Ну, как? Довезли вас в целости мои пеногоны? — приветствовал меня Востролябьев. — Ребята! — закричал он, вводя меня в зал, где стояла елка. — Ребята, давайте поприветствуем!.. К нам приехал ваш любимый, вам всем известный орденоносец… поэт… Что? Виноват!.. Да, да, именно писатель… Э… э… Лев, э… э… Квитко… Что? Виноват…
Кое-как мы разобрались, кто я.
— Ну, конечно, Квитко же у нас по графику завтра, — нимало не смущаясь, объяснил Востролябьев, — мы в таком масштабе елочную кампанию развернули, что всех не упомнишь, кто перебывал, а кто еще недоперебывал… Двоих Героев Советского Союза уже привозил, одного народного артиста СССР, трех народных РСФСР, четырех заслуженных… Вчера академика одного, заслуженного деятеля науки, вывез для младших классов! Уломал кое-как… Пошел навстречу, стариченция… Но, знаете, не на высоте задачи оказался. Дети, между нами, очень разочарованы. Как-то не учел он нашей специфики… Мы его просили немножко про эти самые, ну, что ли, атомы, научно потрепаться под елкой. Рассердился, представьте себе! Отряхнул конфетти и уехал. Да, достается мне из-за моей любви к детям… Зато сам товарищ Птоломак в приказе отметил. Да еще бы! Вот у текстильщиков рядом клуб «Красная основа», — так там на елках только один стахановец был да два заслуженных артиста, а Героя ни одного! Сильно недовыполнили до нас.
Ребята смотрели на меня снисходительно. Вокруг елки бродил умаявшийся Дед Мороз в медной ахиллесовой каске, надетой ради пожарной специфики. Дед был похож на пожилого будочника времен Достоевского. Дети, взявшись за руки, ходили вокруг елки и старательно пели под баян: «Он готов потушить все пожары, но не хочет тушить только мой». Я пробормотал было, что песенка, мол, не совсем как будто по возрасту.
— Хо! — воскликнул Востролябьев. — Это уклон в специфику, вы не знаете моих пеногонов! Огонь, вода и медные каски! А кто им все это создал, спросите их! Все он же, я! Дядя Вадя!
Потом мы снимались вместе с дружиной песни и пляски. Востролябьев собрал ребят и зычно возвестил:
— А ну, пеногоны! Слушай дядю Вадю!.. Кто хочет сняться с живым писателем?
И хотя от суетливой болтовни, от наседания и хвастовства Востролябьева я чувствовал себя уже полуживым, однако снимались мы долго и обстоятельно. Востролябьев, вспотевший от зудящего усердия, сам рассаживал нас, придавал нужные позы, заказывал выражение лица, улыбки, настраивал, вытаскивал на передний план ребят понаряднее, девочек посмазливее.
— Снимаемся, снимаемся! — кричал он. — Годовой фотоотчет. Только без инсценировки. Пусть как в жизни. Смотрите на товарища, как будто он вам читает свои произведения! Больше благодарности, больше внимания в глазах. Горите душой!
Как только нас общелкали со всех сторон, Востролябьев сразу заметно остыл ко мне. Я почувствовал, что моя миссия закончена.
— Торопитесь, наверное? — спросил он меня. — Только, извините, машины нет. Ушла как раз… За Жаровым поехали. И, представьте себе, недозапомнил: не то за поэтом, не то за артистом. Помню только, что за орденоносцем… Ну, да разберемся, как приедет. Будьте здоровы! Спасибо, что побывали. А ну, пеногоны, давайте похлопаем на прощанье…
Пеногоны безучастно захлопали мне вслед, провожая меня вялыми глазами, которые уже видели огонь, воду, медные каски, двух Героев, трех народных, четырех заслуженных…
— Устали, ребятки? — посочувствовал я.
— Ничего, потерпим, — сказал один из пеногонов. — Скоро каникулы кончаются. Тогда уж передохнем…
Константин Симонов
БОЕВЫЕ ДРУЗЬЯ
Нарочно не придумаешь
Списать 5 кубометров лесоматериалов на приготовление шашлыков. (Из акта на списание в строительной организации.)
На вокзале передали по радио:
— Гражданка Болдырева, подойдите к справочному бюро.
Через пять минут снова:
— Гражданка Болдырева, подойдите к справочному бюро.
Через 10 минут динамик огласил на весь вокзал:
— Гражданка Болдырева, отойдите от справочного бюро. Не мешайте работать.
Условный рефлекс создается в головном мозгу, правда, этого никто не видел. (Из медицинской лекции.)
Яблоки свежие, загнившие. (Из ценника.)
Прошу вашего разрешения выдать мне дубликат дородового и послеродового отпуска моей жены, так как я работаю в колхозе фельдшером и при обработке телят я повесил свой оссиннк (костюм) на загон, где находились телята, а в костюме были моей жены документы, а также дородовой и послеродовой отпуска. После обработки телят я хватился костюма, а его телята половину съели и съели также документы вместе с дородовым отпуском и послеродовым. (Из заявления.)
Пюре яблоки из кабачков. (Из ценника.)
Древние египтяне стали больше знать, чем вмещалось в их голову. (Из школьного сочинения.)
Таксист высадил меня далеко от дома так, что я оставил в машине очки. В связи с тем, что у меня высокая степень близорукости, я потерял ориентацию и попал в вытрезвитель. (Из объяснительной.)
Я, Бобров Гавриил Семенович, выловил 6 осетров, 11 сазанов, 37 лещей потому, что мне требуется диетическое питание. Лов производил крючковой снастью и частиковой сетью. Считаю, что вреда экологической системе Каспия не нанес. (Из объяснительной браконьера.)
Кумыс говяжий. (Из ценника.)