Элейн склонила голову к плечу, с улыбкой глядя на приплясывающего, уже не молодого мужчину, этого Луи, приказала:
— Данхо, дай ему монет. Он мне нравится.
Рулевой растянул завязки кошеля. Луи с поклоном принял деньги, указал на свободные места.
— Мы ненадолго. А вы с кем отправитесь дальше? — спросила Элейн.
— С кем море пошлёт, — с грустной улыбкой сказал весельчак.
По пляжу Крокодильего острова медленно брёл человек. Его преследовала тихо жужжащая муха. Разорванная одежда, напитавшаяся солью моря, почти не колыхалась на ветру. Голову и спину от палящего солнца закрывала шкура белого крокодила, прожившего свои сто тридцать лет на острове, не отведав за всё время и капли людской крови. Длинный хвост волочился по серовато-жёлтому песку, оставляя между узкими следами ног тёмную борозду, в которой почти сразу поднималась вода.
Зелёно-оранжевые тени от пальм больше не падали на человека, перекинулись на джунгли по левую руку. Время шло к закату. Очередному закату на этом безлюдном острове. Очередной ночи без ветра и дождя.
Лазурные воды терялись в дымке по эту сторону миража. И в нём, будто в тумане или мутном зеркале проступали гротескные, но уже такие привычные человеку образы: обломки кораблей, чёрные от воды внизу и охристо-белые, опалённые солнцем, сверху. Красно-серые рифы, торчащие то тут, то там из ряби волн, будто следили за идущим. А он, не признаваясь себе, — за ними. И даже маленькое надоедливое насекомое так не заботило путника, как эти надуманные взгляды. В каждом из которых чудились глаза знакомых.
Человек подслеповато щурился. Очки с разбитыми стёклами остались где-то на дне морской пропасти вместе с остальными вещами. Сожалеть о них было бессмысленно. Муха села на щёку. Поднялась костлявая рука и сразу опустилась. Насекомое упало замертво на песок. Кровь человека была ядом для всех, кроме него.
Он смотрел мутно-голубыми глазами вперёд и брёл, не сбавляя шаг. До конца острова, где поздней осенью, если верить расчётам, случались отливы и можно почти посуху перебраться на соседний остров Бумеранг, было ещё очень далеко. И по расстоянию, и по времени, а уж до того самого отлива ещё месяцев пять.
Человек хмыкнул, представив, как все удивятся, увидев его, выходящего из тумана со шкурой белого крокодила на спине. Удивятся, если он доживёт. Человек покачал головой. В правом ухе тяжело качнулась капля из алого, будто полупрозрачного камня. Символа братства Вечности.
12
Луи подошёл к Элейн в конце представления.
— Леди, хотите вольных фантазий?
— Если за них не порят плетью… — пропела капитан строку из популярной ныне песни. Луи подхватил:
— Если того не видят дети. Если глаза их и ушки закрыты, порите меня. Порите меня, терзайте плоть. Ведь я в своей правде дошёл до грани и скоро, смотрите, перевалюсь.
— Так о чём вы хотели поговорить, Луи? — мягко улыбнулась Элейн.
Шумела от ветра трава на поле, гомонили зрители, колыхались шатры, равномерно на прибрежные камни накатывали волны, бренчали струны, гудели трубы, барабаны ритмично звали в пляс под лихой перелив гармошки. Если закрыть глаза, вся эта какофония звуков сливалась в прекрасную мелодию. А если не закрывать, всё тоже было очень даже хорошо.
Луи сел рядом, чуть сбоку, на перевёрнутый ящик. Тоже закрыл ненадолго глаза, потом пытливо взглянул на Элейн.
— Представьте, что вы — героиня романа…
— Да полно вам! Кто захочет об этом писать? — фыркнула женщина.
— Ну не скажите! Я б о вас написал! Ох, молодой человек, не стоит глядеть на меня волком! — Луи замахал руками, напоровшись на пристальный взгляд Данхо. Капитан прикоснулась к руке рулевого, чуть сжала, успокаивая, кивнула собеседнику. Тот продолжил: — Мы ведь все герои чьих-либо книг. Особенно тех, что пишем внутри себя. Не так ли?
— Кто знает, — прищурилась Элейн. Игра ей определённо нравилась.
— Так вот, мы уже представили, что вы — героиня романа. Но при этом вы и автор этого романа. Мемуары — вам известно такое? Ага. Вот! А теперь представьте, что вы встретились со своими читателями…
— Я, конечно, читала чужие мемуары, но я бы никогда такое в здравом уме не купила! — рассмеялась Элейн.