Все еще сжимая свой ящик с инструментами, Рави пошел по другому коридору. Когда он впервые приехал сюда, он был поражен тем, насколько все было чисто — особенно когда он сравнил это с улицей, на которой он жил, которая была полна мусора и выбоин, заполненных грязной водой и пометом волов, которые неуклюже двигались, таща деревянные тележки между автомобилями и моторизованными рикшами. Он повернул за угол, и там был следующий контрольно-пропускной пункт, последний барьер, который ему нужно было пройти, прежде чем он действительно окажется внутри.
Впервые он занервничал. Он знал, что нес. Он вспомнил, что собирался сделать. Что было бы, если бы его остановили? Он отправится в тюрьму, возможно, на всю оставшуюся жизнь. Он слышал истории о Центральной тюрьме Ченнаи, о заключенных, похороненных в крошечных камерах глубоко под землей, и о еде, настолько отвратительной, что некоторые предпочитали умереть с голоду. Но отступать было слишком поздно. Если он колебался или делал что-то подозрительное, это был единственный верный способ быть остановленным.
Он подошел к массивному турникету с прутьями толщиной с бейсбольные биты. Одновременно туда допускался только один человек, а потом вам приходилось проходить так, как будто вас обрабатывали, как будто вы были какой-то фабричной машиной. Там также был рентгеновский сканер, металлоискатель и еще больше охранников.
“Эй, Рави!”
“Рамеш, мой друг. Ты видел крикет прошлой ночью?”
“Я видел это. Что за игра!”
Футбол, крикет, теннис ... неважно. Спорт был их валютой. Каждый день операторы завода передавали это между собой, и Рави специально смотрел Уимблдон накануне вечером, чтобы он мог присоединиться к разговору. Даже в прохладе коридора он вспотел. Он почувствовал, как пот выступил у него на лбу, и вытер его тыльной стороной ладони. Конечно, кто-нибудь остановил бы его и спросил, почему он все еще держится за свой ящик с инструментами. Все знали правильную процедуру. Его следует открыть и обыскать, вынув все содержимое.
Но этого не произошло. Мгновение спустя он закончил. Никто даже не усомнился в нем. Все прошло именно так, как он и предполагал. Знал, что так и будет. Никто не поднял верхний лоток ящика с инструментами и не обнаружил спрятанную под ним двадцатифунтовую пластиковую взрывчатку С4.
Рави отошел от барьера и остановился перед рядом полок. Он вытащил маленькое пластиковое устройство, похожее на пейджер. Это был его EPD-или Электронный персональный дозиметр. Это зафиксировало бы его собственный уровень радиации и предупредило бы его, если бы он вступил в контакт с каким-либо радиоактивным материалом. Это уже было установлено с помощью его личного удостоверения личности и допуска к секретности. В Джоваде было четыре уровня безопасности, каждый из которых обеспечивал доступ в районы с различным риском заражения. Только на этот раз EPD Рави был настроен на самый высокий уровень. Сегодня он собирался проникнуть в самое сердце электростанции , в саму реакторную камеру.
Именно здесь горело смертельное пламя Джовады. Шестьдесят тысяч урановых топливных стержней, каждый длиной 3,85 метра, соединенных вместе внутри сосуда высокого давления, который был самим реактором. Каждую минуту дня и ночи двадцать тысяч тонн пресной воды устремлялись по трубам, чтобы охладить зверя и приручить его. Образующийся пар — две тонны в секунду — приводил в действие турбины. Турбины производили электричество. Вот как это работало. Во многих отношениях это было очень просто.
Ядерный реактор - это одновременно и самое безопасное, и самое опасное место на планете. Несчастный случай может иметь такие кошмарные последствия, что никакого несчастного случая быть не может. Реакторная камера в Джоваде была изготовлена из железобетона. Стены были толщиной в пять футов. Огромный купол, простиравшийся над всем зданием, был высотой и шириной с большой собор. В случае неисправности реактор мог быть выключен за считанные секунды. И что бы ни случилось в этой комнате, это было бы сдержано. Нельзя было допустить, чтобы что-то просочилось во внешний мир.