Выбрав бар по наитию (вывеска пахла морем), он взгромоздился за стойку рядом с кудрявой брюнеткой в облегающем, всюду закрытом и длинном, а от того ещё более дерзком, платье. Она тыкала заострённой соломинкой коктейль, в котором копошились, агонизируя, ароматические личинки, ёрзала и явно томилась неосознанным ожиданием.
Поэтому он сразу признался ей, что она копия, или даже оригинал «Венеры» Кабанеля и на его вкус совсем не зря эта картина победила «Олимпию» Мане на знаменитом парижском салоне 1863 года. Он поставил её в известность, что Киприда питала страсть к смертному фермеру Анхизу, и их сын потом основал Рим… Ладонь смертного ненавязчиво легла на твёрдое, как у скульптуры, колено.
Девица минуты три слушала, потом её тёмный вместительный рот разверзся, словно лопнув, и хохот забрызгал лицо Августа холодной изморосью слюны.
На полпути домой «вульфила» рухнул и забился в агонии, прижав ездоку ногу. До дому Август прихромал за полночь. Обиженный на сына, направился от входа прямиком в спальню.
— Ладно, — сказал он, сидя на всклокоченном ложе и шевеля пальцами пострадавшей ноги. — Завтра всё наладится.
Предутренний сон, как стало уже привычным, был полон Анастасией: она с открытыми глазами полулежала на канапе в позе «Венеры» Пьеро ди Козимо, вся бдительный покой, точно самоуверенная роженица в свой звёздный час. Она щурилась на аквариумный камин, на тягучий балет прохладных огней, а Августу было неловко за давешнюю вылазку, за клейкие комплименты чужой женщине, за Дурёху и всех других. «Но ведь я вдовец! Мне нужно… Или нет… Прости!»
Проснулся Август необычайно поздно, но с лёгкой головой. На потолке пристроилась смирная ленточница. Из открытой форточки струилась прохлада с молочным привкусом, будто напоённая облачной белизной.
— Сейчас я! — авансом огрызнулся Август.
Тишина показалась особенно мягкой. Всё наладится. Всё…
В тележке Пупса на матрасе блестела прозрачная плёнка. Она уже успела слегка подсохнуть. Сквозняк гонял по ней радужные волны и морщил поверхность. Вокруг кормусного соска плёнка утолщалась, мешая вытекать подпитке.
От отчаяния захотелось смеяться. И Август смеялся. Он обжирался смехом и захлёбывался им.
Похохатывая, он за гроши сбагрил соседу поломанный зоомобиль. Хмыкая, поглощал глоток за глотком дешевейшую водку. Едва на подавился, представив, какую гримасу скорчит Фабр, поняв, что всё лопнуло, ха-ха, сдулось! Шпок! Пф-ф! И уснул Август, не разуваясь, подрагивая от смеха. А она, конечно, не пожаловала в ночном видении, ни с утешением, ни с упрёками.
Очнувшись в полдень, он, прежде чем связаться с Фабром, решил поджечь ферму, чтобы разговор проходил на фоне пламени и долго слонялся по помещениям в поисках горючих предметов.
С крольчатником придётся повозиться: здесь влажно. Кормус набух. Всюду капает. В лотке — розовый комок. Последний. Точка.
Машинально Август подобрал паданец, сел за стол, поднёс скальпель. И замешкался. Это был не крольчонок. Это походило на… эмбрион человека.
В паху вмиг распустился цветок холода, и Август едва не обмочился. Сработал биохимический приговор, зачуяв в эмбрионе женский хромосомный материал. Сейчас и полиция не замедлит.
Август усмехнулся. Будто они ещё чем-то могут его напугать!
Он знал, что нужно делать, хотя и не знал — откуда. Так не делают. Это не сработает. Но смех снова взъерошил ему нутро, толкнул руки. В синтезатор его! Только быстро!
— Э-э-ах! — раздался едва уловимый звук. Нет, не «едва», а вообще неслышимый — как тополиная пушинка выдох-смешок. Откуда? Показалось? Звуки те же, а тембр… давно его не звучало. С тех пор как ушла Асси.
Пока синтезатор тикал, Август продолжал обход фермы, забыв о начальной цели. Он считал, нет, читал минуты, словно мантры, и «59» напоминала рожу гойевского «Сатурна», «88» казалась похожей на стопку фруктов с какого-то импрессионистского натюрморта. Каждые четверть часа он приближался к воротам, чтобы, когда приедут полицейские, затеять вязкую юридическую полемику и задержать их насколько получится. Больше ни о чём не думалось.
Полиция не приехала. И жутковатое онемение в паху вскоре рассосалось.
На закате тиканье прекратилось. Кожух автоматически расстегнулся, на пыльный пол закапала розоватая слизь.
Анастасия оказалась немного старше, чем помнил Август, немного бледнее, чем написал бы Бугро. Страшно будить.
«Совершенная копия, — устало и одновременно возбуждённо соображал Август, кусая губы. — Как ему удалось так рассортировать родительские гены, чтобы выделить её? Что он вообще такое, сынок наш, возродитель? Хотя она всего лишь копия. Да, копия?»