– Мистер Тотеро! Эй, мистер Тотеро! – Голос его после многих часов молчания звучит надтреснуто и хрипло.
Человек оборачивается. Вид у него еще более странный, чем Кролик ожидал. Издали он похож на большого усталого карлика: большая лысеющая голова, толстая спортивная куртка, толстые обрубки ног в синих брюках – они слишком длинные, складка согнулась и зигзагами свисает на башмаки. Кролик замедляет бег, и на последних шагах ему приходит тревожная мысль, не напрасно ли он сюда приехал.
Однако Тотеро произносит именно то, что надо.
– Гарри, – говорит он, – изумительный Гарри Энгстром.
Он протягивает Гарри правую руку, а левой крепко вцепляется ему в предплечье. Кролик вспоминает, что у него всегда была твердая рука. Тотеро стоит и, не отпуская Кролика, мрачно улыбается. Нос у него искривлен, один глаз широко открыт, над вторым опустилось тяжелое веко. С годами лицо его становится все более несимметричным. Лысеет он неравномерно – приглаженные седые и светло-коричневые пряди полосами прикрывают череп.
– Мне нужен ваш совет, – говорит Кролик. – То есть, в сущности, мне нужно где-то выспаться.
Тотеро молчит. Сила его как раз и состоит в этих молчаливых паузах; он усвоил этакий педагогический прием – прежде чем ответить, подольше помолчать, пока слова не станут более весомыми.
– А что у тебя дома? – спрашивает он наконец.
– Дома у меня вроде бы и нет.
– То есть как это нет?
– Там было скверно. Я сбежал. Правда.
Новая пауза. Кролик щурится – его слепит солнечный свет, который отскакивает от асфальта. У него ноет левое ухо. Зубы на левой стороне тоже вот-вот разболятся.
– Не слишком-то разумный поступок, – замечает Тотеро.
– Там была жуткая неразбериха.
– В каком смысле – неразбериха?
– Сам не знаю. Моя жена алкоголичка.
– А ты пытался ей помочь?
– Ну да. Только как?
– Ты с ней пил?
– Нет, сэр, никогда. Я эту дрянь не перевариваю, просто вкуса не терплю, – с готовностью отвечает Кролик: он горд, что не пренебрегал заботой о своем теле и теперь имеет возможность доложить об этом своему бывшему тренеру.
– А может, и стоило бы, – помолчав, замечает Тотеро. – Может, если б ты делил с ней это удовольствие, она сумела бы держать себя в узде.
Кролик, ослепленный солнцем, оцепеневший от усталости, не улавливает смысла сказанного.
– Ты ведь, кажется, женат на Дженис Спрингер? – спрашивает Тотеро.
– Да. Господи, как она глупа. Непроходимо глупа.
– Гарри, это очень жестокие слова. Нельзя так говорить. Ни о какой живой душе.
Кролик кивает – Тотеро, как видно, твердо в этом убежден. Он начинает слабеть под тяжестью его пауз. Они стали еще длиннее, словно и сам Тотеро ощущает их вес. Кролику снова становится страшно – уж не рехнулся ли его старый тренер? И он начинает все сначала:
– Я думал, может, соснуть часика два где-нибудь в «Солнечном свете». Иначе придется ехать домой. А я уже сыт по горло.
К его великому облегчению, Тотеро начинает суетиться, берет его под руку, ведет назад по переулку и говорит:
– Да, да, конечно, Гарри, у тебя ужасный вид, Гарри. Ужасный.
Железной рукой вцепившись в Кролика, он подталкивает его вперед, заставляя сжатые кости прямо-таки тереться друг о друга. В мертвой хватке Тотеро есть что-то безумное. Голос его звучит теперь отчетливо, торопливо, весело и, словно острый нож, врезается в ватное тело Кролика.
– Ты просил у меня две вещи, – говорит Тотеро. – Две вещи. Место, где поспать, и совет. Ну вот, Гарри, я дам тебе место, где поспать, при условии, при условии, Гарри, что, когда ты проснешься, у нас с тобой будет серьезный, долгий и серьезный разговор о кризисе в твоей семейной жизни. Скажу тебе сразу, Гарри, я беспокоюсь не столько о тебе, я слишком хорошо тебя знаю и уверен, что ты не пропадешь, Гарри, но дело не в тебе, а в Дженис. У нее нет твоей координации движений. Ты обещаешь?
– Ладно, что именно?
– Обещай мне, Гарри, что мы с тобой подробно обсудим, как ей помочь.
– Ладно, да только я, наверно, не сумею. То есть я хочу сказать, что она не так уж мне нужна. Была нужна, а теперь нет.