Вадим Картушов
Кролик сказал, что я больше ничего не должен
Он говорит: ты слишком слаб, чтобы изменить хоть что-нибудь.
Он говорит: прости, пожалуйста, это я тебя таким сделал. Это я сделал. Мне жаль.
Он говорит: ты ничто, и у тебя никогда не было дома.
Он говорит: ты никогда не вернешься домой.
И я никогда не вернулся домой.
ГЕРОЙ
Здание военного комиссариата на окраине столицы Государства стояло в узком проулке, неприметное и обшарпанное. Его изрядно занесло снегом, и круглая постройка была похожа на сугроб. Но миниатюрность этого здания обманчива. Там не меньше трех подземных этажей.
У меня с собой почти не осталось вещей. Пустой солдатский планшет, жевательный табак, мой детский талисман, игрушка в виде кролика, которую я для сохранности от песка завернул в бумажку, пустой блокнот, индивидуальный комплект пустынной защиты, какие-то карандаши. Больше в вешмещке ничего нет.
В столице шел снег, он искрился и таял темными капельками прямо в воздухе, если поймать снежинку на теплый выдох. Обожаю снег. Я очень соскучился по дурацкому снегу.
— Я воевал на юго-восточном фронте, вторая армия генерала армии фон Лакшица, — сказал я девушке-приказчице в военном комиссариате.
— Сочувствую, — сказала девушка.
— Мне нужны копии моих бумаг. Военный талон, свидетельство о приписке к батальону. Личная кинкарта. У вас же есть все это?
— Имя, звание? Должность? Номер роты? Название батальона? Род войск? — спросила девушка.
Картотечные папки шуршали под ее пальчиками уютным домашним шорохом. Словно страницы книги, которую ты перелистываешь в кресле перед камином. Я любил читать перед камином. Но что я читал тогда? И где стоял тот дом, в котором был камин?
— Я не помню, — сказал я.
— Удивительный факт, — сказала девушка.
— Вы мне поможете?
— Как прикажете искать ваши документы? Во второй армии достопочтенного фон Лакшица пятнадцать полков, двадцать девять батальонов, шестнадцать тысяч человек личного состава.
Неужели она не знает? А еще в комиссариате работает. Долго же до вас тут доходят сводки с театра боевых действий. Или просто нелюбопытная.
— Уже десять, — сказал я.
— Что десять? — удивилась девушка.
— Десять тысяч человек личного состава. Шесть тысяч погибли под Хайруталанскими горами. Горная артиллерия противника работала по квадратам. Десять часов не могли эвакуироваться, и артиллерия работала все время, — сказал я.
— И что?
— И я там был.
— Еще раз сочувствую. Вы настоящий герой, вы совершили подвиг, — сказала девушка и зевнула.
— Это был не подвиг. Это был позор.
Это был настоящий позор. Чудовищный провал. Горные пушки модели «МП-12» («Милость к павшим» двенадцатой модификации, не шучу, они действительно так назвали пушки, больные твари) били нас, словно в тире. А мы метались и даже не могли понять, откуда прилеты. Только вспышки и пыль, песок в воздухе и огонь.
— Государство не забудет о вашем героизме.
— Пусть помнит на здоровье, мне бы самому забыть. Так вы поможете с документами?
— Имя, звание, род войск…
— Я не помню.
— Даже имени?
— Особенно имени, — сказал я и заплакал.
— Меня вот Лиза зовут, — глупо сказала девушка и опустила глаза.
— Сочувствую! — заорал я.
Она, кажется, хотела резко ответить, но осеклась и замолчала. Я опустился на скрипучий стул. Он скрипел, словно песок на зубах. Над пыльной казенной конторкой между мною и девушкой Лизой повисла неприятная тишина.
— Мне, наверное, нужна будет помощь военного психиатра, — сказал я виновато.
— Да уж, скорее всего.
— Простите, Лиза.
— Я не обижаюсь, — сказала девушка Лиза обиженно. — На вас нельзя обижаться, вы же герой…
— Я. Не. Герой, — отчетливо выговорил я.
«На ужин давали вареную вяленую говядину. Правда, вот именно так. Они зачем-то взяли вяленое мясо и разварили его в котле из расчета два кусочка на человека. Бульона мясо почти не дало. Самого мяса мне тоже не досталось, но достался изрядный ломоть моркови.
Надеюсь, когда мои дневники опубликуют и они разойдутся огромными тиражами по всему Государству (кстати, когда разбогатею, надо не забыть купить себе мобиль «Руссобекер» изумрудного цвета, как у полковника Радулова), ответственные лица займутся пищевым технологом армии, потому что это бесчеловечно и недопустимо.