Местные рассказывают байки про дико удачливого полковника артиллерии Мавлюта. Говорят, он раньше был пустынным смерчем, но теперь обратился в человека, чтобы помочь пустынникам выиграть войну против машеруви — это они нас так называют, солдат Государства. И его батальоны всегда стреляют без промаха, а потом Мавлют насылает песчаных демонов, и те наносят барханы на тела, чтобы их никто не смог найти. Низвергает в ад таким образом. Между тем, Мавлют реальный человек, полковник в корпусе Мегара-паши. Надо бы найти какого-нибудь старика, чтобы рассказал мне про Мавлюта. Люблю вот этот вот фольклор.»
ДОМ
Ни к какому военному психиатру, я, конечно, не пошел. Я же не псих. Я просто память потерял.
Я пошел искать свой дом.
В столице Государства была ранняя весна. Снега еще полно. В какие-то моменты, идя по очередному бульвару мимо пневматических лифтов и чахлых деревьев, даже забывал, что я никто и у меня нет дома. Просто гулял по родному городу, радовался снегу. Так ненавижу песок, вы бы знали.
Это мой родной город. Я же родился здесь. Неужели не вспомню, где мой дом? Да, столица Государства огромна, но конечна же? Я выпросил в районном комиссариате какой-то списанный бушлат и теперь мог гулять в легкой пустынной форме без боязни простудиться. Где я буду ночевать и что буду есть, если не найду дом, я даже не думал. Обязательно же найду.
Иногда я видел дома, которые что-то напоминали. Но они были не мои. Все они были не мои.
На перекрестке Санникова и Булычева меня охватила паника.
А если я жил в квартире, на окраине, в каком-нибудь дьявольском муравейнике? Если у меня не было настоящего дома? Половина жителей столицы Государства живет в муравейниках. Почему я решил, что из другой половины?
Я сел прямо на снег и заплакал, как маленький. А когда протер глаза, сразу увидел его. Свой дом. Он стоял на другой стороне от перекрестка, скрытый колоннами бирельсовой станции, огороженный коваными решетками, небольшой, но очень уютный, с желтой черепицей. Во дворе моего дома в садовых колбах цвели зимние орхидеи. Дом словно светился. Я побежал к нему, как подорванный.
Почему-то калитка была закрыта на тяжелый замок. Я перепрыгнул через забор и открыл скрипучую дверь. Внутри не было ничего.
То есть вообще ничего. Не было отделки, диванов, кроватей, ваз с цветами, портретов, стульев и столов, старых кофейников, сундуков, печи, дымохода, паровой умывальни, ковров, аппарата с музыкальными пластинками. Не было даже окон, то есть вообще. Бетон в дешевой пластиковой пропитке от гниения. И, конечно, тут не было моей жены, детей, матери и отца.
Я вышел из дома и наткнулся на сердитого заснеженного мужика в плаще-стегаче и с дубинкой наготове, с большой красивой бородой.
— Ты чего тут лазишь? — спросил бородатый.
— Я думал, это мой дом, — сказал я.
— Это вообще не дом никакой, там внутри нет ничего, — сказал бородатый.
— Я уже понял.
— Специальная такая рекламная штука для застройщиков, макет. Они его построили, чтобы картинки с ним в журналах показывать, и чтобы он вот тут стоял на перекрестке, красивый такой, как реклама, мать ее, рекламу эту, — сказал мужик. — А я тут сторожу подстанцию рядом и этот кусок говна заодно.
— Вот где я его видел, — сказал я. — В журнале.
— Они в армейских журналах публиковали, да, — подтвердил бородатый. — «Солдат, вернись живым и насладись покоем!». Адрес, номер почтового ящика, условия кредита для военных мелким шрифтом.
— Понятно, — сказал я.
После этого я сел в трамвай, чтобы согреться, потому что даже в бушлате становилось прохладно. Кондуктор посмотрел на меня сожалеюще и билета не спросил. Я просто ехал, покачиваясь, и смотрел во все глаза на дома. Рядом проплывали набережные, отстойные коллекторы, ночлежки и торгальни, дешевые забегаловки. И дома, дома…
— Останови! — заорал я.
Вот это точно мой дом! Никакой он не рекламный! Старый, одноэтажный, печка дымит!
Кондуктор, ничего не спрашивая, дал машинисту знак остановить трамвай. Там не было остановки, и он, вообще-то, не имел права такого делать, но сделал.
Я побежал к дому, два раза упал в снег и едва не свалился в речку. От этого дома прямо пахло теплом! Он наверняка мой!
В доме сидела старушка и пила чай, подслеповато щурилась в какую-то книгу. Это моя мама?!