— Про кого? — спросила Банни.
— Про Штокхаузена, — ответила Труди. — Карлхайнца Штокхаузена.
— Ах да, Штокхаузен.
Восполнить утрату любимого существа, как заменить поломавшийся компьютер или батарейку в часах, — не получится.
Банни повесила трубку и набрала в Гугле «Карлхайнц Штокхаузен», который, как она выяснила, был первопроходцем в алеаторической музыке. Потом набрала «алеаторическая музыка», после чего сидела, уставившись в монитор, пока вторая половина дня переходила в вечер.
Придя домой, Альби поинтересовался, зачем это она сидит в темноте перед монитором.
— Веселья ради, — ответила Банни. — Это я так веселюсь, — и замолчала.
О Стелле она не говорит.
Как и «Чудо на 34-й улице», которое было фильмом с концовкой, сулившей в будущем утрату иллюзий и неясное чувство неудовлетворенности, «Волшебник из страны Оз» был картиной, в которой я не могла черпать надежду на спасение. В восьмом классе я писала работу за четверть по английскому языку и литературе, в которой сравнивала киноверсию «Волшебника из страны Оз» с книжным вариантом «Дневника Анны Франк» и делала вывод, что, при полном несходстве историй и обстоятельств, и там, и там — трагедия, проистекающая из достойного жалости наивного оптимизма, причинявшего страдания обоим главным действующим лицам.
Укрываясь от нацистов несколько лет на чердаке, где не было места для уединения, зато с лихвой хватало напряжения и оголенных нервов, не говоря уж о страхе, связанном с тем, что она прекрасно знала, что случится, если их обнаружат, Анна Франк написала в своем дневнике, что, несмотря ни на что, она до сих пор верит, что в душе люди по-настоящему хорошие; и это написала девочка, чья жизнь оборвалась за закрытыми дверьми автофургона для перевозки скота и чьи бренные останки были превращены в пепел в крематории под названием Аушвиц{2}; а как тогда — ау, Анна! сними розовые очки! — насчет людей, которые, несмотря ни на что, в душе являются настоящими социопатами?
А Дороти? Эта освободительница жевунов, законная владелица рубиновых туфелек, сокровище Изумрудного города? Что ей оставалось сказать самой себе? Что в гостях хорошо, а дома лучше. Дороти хотелось домой. Домой, как будто дом подразумевал и предполагал место, где тебя любят, о тебе заботятся и тебя оберегают; где у тебя семья, все члены которой во время зимних каникул носят свитера из шерсти северного оленя, потому что дом — это место, где зимой идет снег и где за зимой следует зеленая весна, в противовес какому-то клочку неплодородной земли, где страдающая несварением мисс Галч захватила твою собаку, будучи помешанной на том, чтобы отобрать у нее ее маленькую жизнь, а долбаная тетушка Эм все это время лишь сидела и ни черта не предпринимала. Таков он, твой дом, Дороти. И несмотря на это, она три раза щелкнула каблуками рубиновых туфелек, три раза произнесла «в гостях хорошо, а дома лучше» — волшебное заклинание, которое должно было перенести ее из Изумрудного города в пылесборник под названием Канзас, где мечты сохнут на корню как посевы, где Тотошку бросят к волкам, где вся оставшаяся жизнь Дороти будет унылой и одинокой, — и все потому, бедная наивная, глупенькая Дороти, что «в гостях хорошо, а дома лучше».
Под большой красной буквой «F», обведенной три раза кружком, учительница написала «Что-то с тобой очень не так».
Болевая точка и есть боль
— Ну как, — спрашивает Альби, — ты не против, если мы ее пропустим?
— Что пропустим?
Глубокий вдох — это Альби втягивает в себя свое раздражение.
— Вечеринку. Вечеринку у Фрэнкенхоффов. Я действительно не хочу на нее идти.
На это Банни отвечает:
— Окна там герметичные.
— Какие еще окна? О чем ты?
— Окна у Фрэнкенхоффов не открываются. Так что, если ты думаешь, что я могу выпрыгнуть, не беспокойся. Это невозможно.
— Господи. Нет. Не надо, Банни. Даже в шутку. Но в самом деле, зачем нам туда идти? Чтобы потом, вернувшись домой, жаловаться на то, что мы чуть не спятили со скуки?
— Нам ведь не надо решать сию минуту, не так ли?
— Нет, конечно. Там видно будет. По состоянию. Попозже.
Что касается полета из окошка Фрэнкенхоффов, который был бы больше похож не на прыжок ласточкой, а на полет Летающей монахини[19] — ноги-руки в разные стороны, пока паруса ее монашеского платка, похожего на сложенную скатерть, не поймали бы ветер, как воздушный змей, — то даже если бы окна у них на самом деле открывались, этого бы никогда не произошло. Люди — не воздушные змеи. На людей действует сила тяжести, и у Банни нет желания расплющиться о тротуар в новогоднюю ночь, в тот самый момент, как на Таймс-сквер опустится новогодний шар.
19
Героиня одноименного американского сериала (The Flying Nun), шедшего на телеканале АВС с 1967 по 1970 г.