Банни знает, что, как бы то ни было, каждому нужен свой собственный друг. Альби и Стелла ладили замечательно, но у Банни и Стеллы история взаимоотношений началась еще до Альби, и он частью этой истории не являлся. Стелла была подругой Банни. Мюриэл — друг Альби, и Банни рада, что она у него есть.
Чтобы поскорее выпроводить мужа за дверь, Банни желает ему хорошо провести время, а Альби спрашивает в ответ, не принести ли ей чего-нибудь.
— Пачку сигарет, — отвечает Банни.
— И все? — спрашивает Альби.
И все. Банни ничего не надо, кроме того, чтобы Альби ушел и оставил ее в одиночестве. В одиночестве, как будто это было чем-то, чего ей потом будет не хватать.
Держаться за жизнь
Механизм замка при повороте издает окончательный и бесповоротный звук, и Банни прислушивается к финальному аккорду возвращающихся на место сувальд. При звуке открывающихся и закрывающихся дверей лифта, менее громком, но все же слышимом, Банни принимает на своем диване сидячее положение, поворачивается на сто восемьдесят градусов и опускает ноги на пол. Что-то глубоко под кожей, рядом с костью, стучит, как пульсирующая боль, бьется, как сердце; что-то, что невозможно ни унять, ни удержать; наоборот, это что-то еще и увеличивается в размерах. Банни хватает подушку, обнимает ее, душит в объятии, и то самое что-то, чем бы оно ни было, похожее на любовь, но не любовь, точно не любовь, толкается изнутри, чтобы выбраться наружу.
Звук от удара брошенной через всю комнату тарелки или книги вполне красноречив, однако подушка разочаровывает, как разочаровывает ураган, меняющий направление и уносящийся в море.
Поскольку у Банни есть определенные мысли, которым требуется быть высказанными вслух, ей нужно облечь их в слова, чтобы они стали существенными и несомненными. Даже если никто тебя не слушает, произнесенные вслух слова — вот они, рядом, как камень-питомец у тебя на ночной тумбочке, просто рядом, ничего не делают, но ведь со временем камень превращается-таки в песок, и Банни произносит, ни к кому конкретно не обращаясь, даже к Джеффри: «Я не хочу оставаться в этом мире».
Когда она встает с дивана, видно, что грязная футболка чуть прикрывает ей бедра. Черные трусы отвисают на заднице. Банни это не волнует, хотя она прекрасно помнит материнское наставление о том, как важно носить чистое нижнее белье, потому что вдруг тебя собьет машина.
— Могу поспорить, — ответила тогда Банни, — что, если бы меня сбила машина, я бы не думала о своем нижнем белье. Я бы думала о чем-нибудь другом. Типа, а вдруг я лишусь ноги.
Никому не нужно беспокоиться из-за того, что на Банни будут грязные трусы, когда она шагнет под колеса автобуса, потому что она никогда этого не сделает, как и не спрыгнет с окна или со скалы. Банни считает, и всегда так считала, что жизнь, любая жизнь, священна. Нельзя лишать жизни под влиянием момента. Банни из тех, кто просит прощения, если убивает насекомое, хотя прекрасно знает, что ни хрена ее извинения не помогут тому таракану, чьи внутренности размазаны по кухонной стене.
Банни не хочет убивать себя. Она не хочет умирать. Проблема в том, что и жить она больше не хочет. Не хотеть жить не то же самое, что хотеть умереть. Банни предпочла бы смерть по естественным причинам, но не уверена, сможет ли ее дождаться.
Представьте себе такую ситуацию: вы на двенадцатом этаже горящего здания, и у вас на выбор два варианта — погибнуть в огне или выпрыгнуть из окна, чтобы наверняка разбиться насмерть. Будете ли вы цепляться за надежду, что вас спасут, не дадут заживо сгореть два храбрых пожарных? Сможете ли вы переносить интенсивный жар хоть еще немного? Вы чувствуете жар огня, слышите треск и хлопки пламени, вас одолевает дым, вы не в состоянии дышать, вы представляете себе, как вы плавитесь, словно воск, как Злая Ведьма Запада, и вот в какой-то момент вы понимаете, что никто вас не спасет; вы знаете, что или сгорите, или выпрыгнете из окна и разобьетесь. Оба варианта плохи, и все же вам придется определить, каким образом погибнуть, какая смерть наиболее мучительна.
Еще немного на тему кофейных кружек
Когда кружка с надписью Франсин разбилась, Банни попыталась собрать осколки в надежде их склеить, однако их было слишком много, этих мелких черепков и кусочков, а некоторые были как пылинки.