В кухонном выдвижном ящике, в котором мы хранили ножницы, лейкопластыри и спички, лежало приспособление для разделения таблеток на две половины. Принцип действия — как у гильотины.
И голова у Червонной Королевы с плеч.
Предыстория
Сегодня вечером, в канун Нового, две тысячи восьмого года, они отправляются ужинать в «Красную обезьяну». Как и в предыдущие годы, ресторан выбрал Джулиан, он же позаботился о том, чтобы забронировать там приличный стол. Внештатный ресторанный критик, Джулиан пишет для ряда довольно популярных журналов; впрочем, его статьи чаще всего помещают где-то сбоку, иногда даже без указания автора. Тем не менее он удостаивается того, что сам он называет личными отношениями с крутыми шеф-поварами и не обслуживающими кого угодно метрдотелями. То, что он получает за свои труды гроши, не важно, потому что Лидия, его жена, — богачка. Уже в течение трех поколений никто в семье Лидии нигде и никогда не работал. Вместо этого ее предки заседали в попечительских советах балетных трупп и небольших музеев, изучали вещи типа китайской живописи и санскрита, и Лидия, убежденная поборница семейных традиций, входит в совет какого-то небродвейского театра, экспериментирующего с пьесами Чехова и Ибсена, и много времени уделяет пилатесу.
«Красная обезьяна», напомнил им Джулиан, это известный ресторан, что не оставило Банни иного выбора, нежели поставить слово «известный» в воздушные кавычки. «Известный». Будучи реликтом той эпохи, когда аналогичные по концепции сверхснобские рестораны были фактически закрыты для широкой публики, пока — бац! — без предупреждений и объяснений эта эпоха не закончилась, «Красная обезьяна», однако, была на плаву. И хотя золотые деньки этого ресторана остались в восьмидесятых (на что указывает, например, тот факт, что его телефонный номер теперь значится в телефонном справочнике), «Обезьяна», как его называет Джулиан, по-прежнему достаточно пафосное место, зарезервировать стол в котором в новогоднюю ночь означает, что ты знаменит, в нью-йоркском смысле слова знаменит, то есть в том смысле, что тебя не обязательно узнают на улицах, но что в определенных кругах твое имя «известно». Ну, или ты знаком с шеф-поваром.
В представлении Альби этот ужин будет лучшем случае трудным. В худшем — превратится в сцену. Он пытается вразумить жену.
— Четыре часа сна? Какое удовольствие ты надеешься там получить, проспав ночью всего четыре часа? Только вымотаешься.
— Я хочу пойти, — Банни эмоционально подчеркивает каждое слово. — Я. Хочу. Пойти.
— Но почему? Почему тебе хочется туда идти?
— Потому, что это наши друзья и у нас традиция ужинать с ними в Новый год.
Для Банни, насмехающейся над традициями, презирающей семейные ритуалы, прячущейся в шкафах от освященных веками обычаев, подобное заявление практически немыслимо по своей непостижимости. Впрочем, Банни и сама понимает, что это бред, поэтому добавляет:
— Я пытаюсь быть нормальной.
Как бы Альби хотелось поддразнить ее, сказать ей бросить эту затею, ведь все равно она никогда не будет нормальной. Как бы он хотел сказать, что любит ее такой, какая она есть, но он не уверен, что это правда; во всяком случае, не такой, какая она сейчас. Вместо этого высказывает предположение:
— Ну, может, попозже вздремнешь.
В разгар прошлогоднего новогоднего ужина Банни ужасно хотелось курить и, встав из-за стола со словами: «Извините, мне нужно принять свою дозу» — и накинув на плечи мужнин спортивный пиджак, она бесстрашно вышла на холод, чтобы затянуться «Кэмел Лайт». В относительной, по сравнению с шумом и гамом ресторана, тишине Банни с ясностью и глубиной, присущими гиперреализму, вдруг осознала: «Меня от этих людей тошнит». От этой мысли ей было не по себе, так как «эти люди» были ее ближайшими друзьями; это не касалось Стеллы, которая была ей как любимая сестра (будь у Банни возможность выбирать себе сестру). Не так уж приятно осознавать, что от твоих ближайших друзей тебя тошнит. Но и это было не совсем так. Они ей нравились. Нравились. Просто ей хотелось бы, чтобы они нравились ей больше. Ей хотелось бы, чтобы они ей очень нравились. Покончив с сигаретой, Банни растоптала окурок каблуком и собралась с духом, чтобы вернуться в ресторан и продолжить вместе с мужем и ближайшими друзьями новогодний ужин.
Тяготы страдания