Обратный отсчет
Им предстоит убить до ужина еще два часа. Два часа здесь могут показаться тремя днями. Чэз уговаривает Джоша пойти на «Групповые упражнения», чтобы поделать отжимания, попрыгать и побегать на месте. Хауи хочет пойти с ними. Джош говорит «хорошо» одновременно с Чэзом, который говорит «нет». Тогда Чэз пожимает плечами и говорит: «Ладно, мне все равно», и Хауи трусит за ними, словно такса или корги, или какая-нибудь другая коротколапая собаченция. Жанетт отправляется искать Нину, а у Преподавателя свидание со своим психиатром, пожилой женщиной, о которой он отзывается с большим уважением. Банни не может вспомнить ее имя, однако подумывает, не разрешат ли ей поменять доктора Фитцджеральд на эту пожилую женщину.
Андреа говорит Банни, что хочет принять до ужина душ.
— Вымою голову. Надену нормальную одежду. — В данный момент на ней джинсы и куртка от бумажной пижамы. — У меня тут даже туфли имеются. Симпатичные, без каблуков, их можно.
— У тебя ведь день рождения, — замечает Банни, и Андреа принимается увлеченно рассказывать о том, как праздновались ее дни рождения, когда она была ребенком.
— Каждый год мне дарили новое платье с кринолином. У меня не было ни братьев, ни сестер, и мать отрывалась на воздушных шарах, лентах, праздничных колпаках и торте-мороженом от Карвела. У меня было счастливое детство. Не знаю, что потом произошло.
— Тебе нравились бумажные колпаки? — спрашивает Банни.
Андреа отвечает:
— А что, бывают дети, которым они не нравятся?
Птицы без перьев
Каждый из сидящих за столом по очереди удостаивается пристального взгляда Андреа. Она подозревает что-то неладное.
— Что? — спрашивает Джош. — Ждешь, что мы споем «С днем рожденья тебя»?
— Точно, — фыркает Андреа, — именно этого я и хочу.
Затем, словно это и в самом деле может произойти, меряет взглядом Хауи и предупреждает: «Только попробуй». Хауи — единственный из них, кто способен пропеть «С днем рожденья тебя».
Когда они заканчивают есть, Джош сообщает, что к нему должен прийти друг, и отправляется ждать его у входной двери. Чэз идет к холодильнику за тортом «Пепперидж Фарм». Банни якобы надо в туалет, а Преподавателю, по его словам, нужно позвонить.
— Будь здесь, ладно? — говорит он Андреа. — Никуда не уходи.
— Да куда я пойду? — спрашивает Андреа.
Хауи, который сидит напротив Андреа, улыбается широченной идиотской улыбкой.
— Сделай одолжение, — говорит Андреа, — прекрати улыбаться.
— Но ведь сегодня твой день рождения.
— Вот именно.
Банни, Джош, Чэз и Преподаватель сходятся к столу из четырех противоположных углов столовой. С разной степенью энтузиазма и на разной громкости они поздравляют Андреа с днем рождения, и Андреа говорит: «Просто не верится».
Джош говорит, что отрицание, нежелание поверить — первая фаза горестного состояния.
— Но ведь она не горюет, — сбит с толку Хауи, — она счастлива.
— Хауи, — говорит ему Джош, — где ты, по-твоему, находишься?
С видом игрока, сдающего карты, Джош раздает бумажные тарелки, а Жанетт спрашивает: «А где Нина?» Чэз нарезает пластмассовым ножом торт, следя за тем, чтобы крошки не попадали на подарки, обернутые в пурпурную папиросную бумагу, и на колпаки-оригами, сложенные таким же образом, как складывают колпаки из газеты, однако эти колпаки сделаны из оберточной бумаги, желтой в красный горошек. Яркие цвета кажутся почти перебором среди унылых оттенков бежевого.
Хауи говорит Андреа, что бумажные колпаки сделал Эван, и Банни спрашивает:
— А Эван — это кто?
Преподаватель поднимает руку.
Андреа собирается развернуть поздравительную открытку, и тут появляется Нина. Не отрывая взгляда от Нины, Андреа кладет открытку на стол. Если не считать множества комочков запекшейся крови у Нины на голове, поблескивающих под толстым слоем антибактериальной мази, она совершенно лысая.
— Ох, деточка, — причитает Жанетт, — что же ты наделала?
Несмотря на явную риторичность вопроса, несмотря на абсолютную очевидность того, что она наделала, Нина отвечает:
— Выдрала себе волосы. — И, как будто выдирание волос может служить основанием для чрезвычайной гордости, добавляет: — Все. До последнего волоска.
— Но зачем? — вопрошает Жанетт. — Зачем ты это сделала?
Зачем? Затем, что маниакальные импульсы мечутся, словно летучие мыши по ночам, вот зачем.
Нина не обращает внимания ни на пиццу, ни на торт, зато нацеливается на бумажные колпаки: