— Праздничные колпаки! Обожаю праздничные колпаки. — Берет себе колпак. Покрывающая ее голову антибактериальная мазь просачивается сквозь желто-красную бумагу, и Банни сбегает из-за стола.
Чья вина?
Понадобились два стакана воды и толстая пачка салфеток, прежде чем Банни оказывается в состоянии сказать Элле, как она сожалеет.
— Я сожалею. Я сожалею. Я так сожалею.
— Сожалеете о чем, лапуля? — спрашивает Элла, и этого хватает, чтобы Банни снова разрыдалась. Элла в третий раз наполняет бумажный стакан водой и ждет, когда Банни достаточно крепко возьмет себя в руки, чтобы сформулировать причину своего сожаления. Если, конечно, такая причина существует, что не факт. Элла слишком часто сталкивается с тем, что депрессивные просят прощения лишь за то, что живы.
Отпивая воду маленькими глотками и тяжело дыша, Банни объясняет, что видела, как Нина пряталась в большом кресле, наблюдала, как Нина накручивала волосы на палец, и не сделала ничего, просто ушла.
— Я думала, она хочет побыть одна, — говорит Банни, — это я виновата.
— Лапуля, вы не должны так думать. Вы нисколечко в этом не виноваты.
— Нет, виновата, потому что я только что вам соврала. Мне было наплевать, хочет она побыть одна или не хочет. Это я хотела побыть одна.
— Да будет вам, лапуля. Неужели вы думаете, что, если бы вы посидели тогда с ней, она бы не сделала то, что сделала?
Банни знает, что, если бы не оставила Нину в одиночестве в это утро, Нина не выдрала бы из головы все волосы до последнего. Если бы Банни подошла и села рядом, Нине пришлось бы ждать окончания обеда, чтобы выдрать из головы все волосы до последнего. Знание не всегда совпадает с уверенностью, но Банни уверена, что виновата именно она; эта уверенность проявляется в издаваемом ею звуке, не громком, но жутком; прислонясь спиной к стене, она сползает на пол и сидит на нем, похожая на тряпичную куклу.
— Пожалуйста, — умоляет Банни, — я хочу домой. Ну пожалуйста. Я не хочу здесь находиться. — Она молотит себя кулаком по бедру. — Ну пожалуйста.
Элла опускается на колени и перехватывает Баннину руку.
— Ну будет, лапуля. — Медленно поднимается, ослабляя хватку и оставляя Банни сидеть на полу. Затем кладет перед ней коробку с салфетками. Банни уже слышать не может, когда ей говорят высморкаться, и она вытирает нос о рукав свитера, пока Элла вытряхивает таблетку из пузырька себе на ладонь.
— Ну вот, лапуля. Это поможет вам уснуть. Вам надо поспать.
— Не хочу я спать, — отвечает Банни.
— Нет, хотите.
— Откуда вам знать, чего я хочу.
— Тогда скажите сами. — Элла добрая, и в голосе ее слышна забота. — Чего вы хотите?
Баннины глаза сужаются от гнева.
— Чего я хочу, — резко отвечает она, — это чтобы вы вычеркнули «Собакотерапию» из долбаного Расписания занятий. Нет никакой долбаной собаки.
Сэндвич в дар
Голова у Банни каменная и сильно болит.
— Тразодон, — говорит Андреа. — Это от него тебе так хреново. От этого дерьма никакой пользы. Я все время им говорю: от тразодона никакой пользы.
— Ну не знаю, — не соглашается Преподаватель. — Мне вот тразодон помогает. В отличие от сероквеля. Сероквель превращает меня в зомби.
— Если тразодон действует на тебя лучше, чем сероквель, то ты — исключение. Для всех остальных хуже тразодона ничего нет. Я все время им говорю. Я как-никак медсестра. Они не должны пропускать мои слова мимо ушей, но разве они слушают?
— Нет, — говорит Джош, — они не слушают. Никто не слушает.
Банни роняет голову на стол. Сквозь сон до нее доносится голос Андреа:
— Они раздают эти таблетки, словно леденцы, а мне капают на мозги из-за какого-то кодеина. Подумаешь, на хрен, проблема!
— Ты ничего не упустила? — спрашивает Чэз.
— Ни хрена я не упустила. Подумаешь, попытка самоубийства! А кто не пытался?
— Я вот пытался, — говорит Хауи. — И почти уже это сделал. И сделал бы!
— Знаем. Пэм спасла тебе жизнь, — говорит Андреа. — А теперь можешь, на хрен, заткнуться.
Не имеет значения, что Банни не в состоянии бодрствовать. Пойти к себе в комнату и поспать НЕ РАЗРЕШЕНО. Словно боксер на ринге, пропустивший единственный удар в голову, которого оказалось достаточно, Банни идет, шатаясь и вихляя, в комнату для досуга, где падает в большое кресло. Слишком усталая, чтобы замечать клоки Нининых волос, приставших к шерстяной обивке из узелковой пряжи, Банни погружается в глубокий и беспокойный сон. Ей снятся безжалостные всполохи света, протыкающие мягкую тьму, и что ее мозг — стальной шар, свободно вращающийся в ее черепе: визуальное сопровождение дикой головной боли.