Доктор Тилден возится с оборудованием, проверяя, чтобы все штекеры были подключены и все провода подсоединены. Он внимателен к деталям. То, что доктор Тилден относится к Банни не с большим интересом, чем отнесся бы к пластмассовому женскому манекену, показанному в разрезе в книжке «Анатомия 101», не стоит принимать на свой счет. Он точно так же рассеян в отношении Сондры и доктора Ким, которая, на минуточку, анестезиолог. Очевидно, у него одна из разновидностей синдрома Аспергера.
— Сейчас мы будем проводить двустороннюю электросудорожную терапию, — объявляет доктор Тилден с таким видом, будто находится перед группой студентов-медиков, собравшихся вокруг каталки, чтобы наблюдать за работой мастера. — Стимулирующие электроды крепятся к коже черепа с двух сторон на пасту.
Уже во второй раз за двадцать минут Сондра нашлепывает манжету для измерения давления на Баннино предплечье. Доктор Ким, кажется, нормальный человек.
Доктор Тилден объясняет, что электродная паста предотвращает ожог. Если бы его стелящийся голос был представлен в виде кардиограммы на мониторе, врачи констатировали бы его смерть.
Сондра подворачивает штанину Банниной пижамы и надевает ей на ногу еще одну манжету для измерения давления, ровно посредине между коленом и щиколоткой, затем прикрепляет к ступне два самоклеющихся электрода; все это нужно для того, чтобы непрерывно контролировать Баннино великолепное кровяное давление, пока она будет находиться под действием седативных препаратов.
Доктор Ким вставляет катетер капельницы для ввода мышечного релаксанта и седативного препарата в рельефно выступающую на Банниной правой руке вену и прикрепляет к ее грудине несколько электродов.
— С их помощью мы будем следить за парциальным давлением кислорода в крови. — С этими словами она защемляет, словно прищепкой, Баннин указательный палец оксиметром.
Прилепив еще два электрода, один точно по центру лба, другой — к ключице, доктор Тилден поворачивается к своей аппаратуре и вновь берется за регуляторы.
Доктор Ким натягивает ей поверх рта и носа кислородную маску.
— Я попрошу вас считать в обратном порядке начиная со ста, — инструктирует доктор Ким.
Если бы рядом был Альби, Банни спросила бы его: «Что это еще, блин, за парциальное давление кислорода в крови?» Если бы Альби был рядом, ей не было бы одиноко. Но его нет с нею рядом, и винить в этом она может только саму себя.
Она забыла, какое число после девяноста семи.
Ей очень неловко.
Она говорит себе, что это ей снится, что этого просто не может быть.
Девяносто четыре, девяносто три.
Представьте это себе таким образом: вы ведете машину по узкой и пустынной горной дороге. По узкой и пустынной горной дороге, извивающейся, как серпантин. Где-то внизу — кроны деревьев. Неважно, какой машиной вы управляете, но она точно не новая. Старая машина, паршивая развалюха. Небо темнеет, но не из-за приближения ночи. Сейчас между двумя и тремя часами дня. Небо темнеет из-за того, что на нем собираются грозовые тучи, и оно становится все темнее. На капот вашей развалюхи шлепается дождевая капля. Потом еще одна, потом еще и еще. Вы включаете дворники на лобовом стекле, а они не включаются. Выключаете и включаете их снова, но все без толку. Дворники не работают. Они сломались. Дождь уже не падает каплями. Он льет сплошным потоком, расплющивающимся об окна машины, будто кто-то сверху опорожняет полные ведра воды. Встать негде. Долбаной дороги вы не видите. Переводите рычаг в парковочное положение и выключаете зажигание. Сидите в машине и смотрите, как дождь омывает стекла. Смотрите на окружающий пейзаж, на мир, такой расплывчатый; слушаете, как дождь барабанит по крыше машины, и думаете:
«У людей неприятных точно так же, как у приятных, есть чувства».
Заключение (как вариант)
Когда Банни просыпается в послеоперационной палате, Сондра уже здесь, стоит, склонившись над каталкой. Банни видит Сондру как будто сквозь стену проливного дождя: башенка из расплывчатых, переливающихся «О»; непроницаемая масса без четких очертаний.
За все годы работы Сондры медсестрой на ЭСТ ни один пациент не просыпался у нее таким вот образом. Еще более обескураживает ее то, что слезы из глаз Банни потекли обильным ручьем задолго до того, как стало ослабевать действие анестезии, но еще страшнее — это каменное, какое-то плоское выражение Банниного лица и беззвучность ее рыдания — как будто из вскрытой артерии бьет бесшумным фонтаном кровь.