Независимо от того, что именно с Банни не так, ясно одно: не дружить с головой — вовсе не то же самое, что быть нормальным больным. Если ты нормальный больной, окружающие, по крайней мере, притворяются, что ты им небезразличен. Звонят и даже навещают. Готовы сбегать по твоим делам, купить тебе апельсиновый сок и сироп «НайКвил», принести суп и банановый смузи, а также погулять с собакой. Спрашивают: «Могу ли я что-нибудь для тебя сделать? Хоть что-нибудь?» Разумеется, рассчитывают при этом, что ты не поймаешь их на слове, но хотя бы выполняют формальности. Иногда присылают цветы. А вот Банни никто ни разу не навестил. Никто не выразил готовности принести ей горячего супа. Никто не удосужился прислать ей открытку с пожеланием «Поправляйся!» или воздушный шарик с желтой счастливой рожицей, не говоря уж о корзине цветов.
Справедливости ради, фраза про то, что никто не удосужился прислать Банни открытку с пожеланием «Поправляйся!», не совсем точна. Правда, и письмецо, которое Лиззи Фрэнк прислала ей около двух недель назад по электронной почте, было не совсем такой открыткой:
Дорогая Банни!
У всех бывают плохие дни. Ты не исключение. Возьми себя в руки и не парься.
P. S. Не забудь. Новогодняя ночь. Ждем тебя.
И если уж совсем по справедливости, друзья звонят Альби, чтобы поинтересоваться, как себя чувствует Банни; чего они не делают — не звонят, когда Альби нет дома. Никому не хочется разговаривать с Банни. Боятся ее спрашивать, как она себя чувствует.
С учетом профессии Альби неудивительно, что он разбирается в нравах и привычках животных, знает, где они обитают, какие у них брачные игры, чем питаются и у кого из них имеются хвосты. Знает про их защитные механизмы, а именно кто из них для защиты прячется, кто убегает со скоростью ветра, а кто сворачивается в клубок. Отвечая на вопрос Банни, он перечисляет:
— Панцирные многоножки, ежи, броненосцы.
Затем, не в силах отказать себе в удовольствии, Альби увлеченно рассказывает про то, какие бывают панцири у броненосцев. С избыточным энтузиазмом описывает он пластины покровной кости, разглагольствует на тему роговых отростков на эпидермальных чешуях, и тут Банни его обрывает:
— Нет, это не броненосцы.
Хотя у Банни всегда вызывало энтузиазм, даже восторг то, в чем разбирается и чем увлечен в выбранной им области исследований ее супруг, очевидное отсутствие у нее интереса к покровным костям в этот раз можно было спрогнозировать. Тем не менее для Альби это болезненно, как укус крапивы. Впрочем, боль от укуса быстро проходит, и он говорит:
— Возможно, ты имеешь в виду ежа. У него есть колючки, как у дикобраза, только они полые внутри и не отделяются от его тела, когда до них дотрагиваешься.
Не успевает Альби объяснить, как именно еж сворачивается в тугой клубок, выставляя наружу свои то ли колючки, то ли иглы, как Банни его спрашивает:
— Ты бы не мог приготовить мне кофе?
Альби чувствует облегчение, как будто в нем разжалась какая-то пружина. Спрыгивает с дивана.
— Колумбийский? Мокко Ява по-французски? А еще у нас вроде бы оставались кое-какие запасы суматранского кофе. — Альби предлагает жене на выбор различные варианты.
— Мне все равно, — отвечает Банни и, когда муж оказывается вне пределов слышимости, повторяет: «Мне все равно». И тише: «Мне все равно». И еще тише: «Мне все равно. Мне все равно. Мне все равно. Мне все равно. Мневсеравно. Мневсеравно. Мневсеравно». Слова произносятся сами по себе, как раскачивается маятник Ньютона или течет река, или как гудит мантра «Ом» у какого-нибудь псевдобуддистского мракобесного шарлатана. Банни не хватает благопристойной толерантности по отношению к перешедшим в буддизм, потому что ее старшая сестра — псевдобуддистская мракобесная шарлатанка. Банни не особо любит свою старшую сестру, как, впрочем, и младшую, и те отвечают ей взаимностью.
Кофейные кружки
«Мне все равно», и вдруг, без всякого предупреждения и вступления, без комка в горле, без подергивания губ и без единого всхлипа, возвещающего начало нормального, как полагается, рыдания, Банни плачет каким-то странным плачем, каким она плачет в последнее время. Беззвучно, даже не хлюпая носом, с безучастным лицом и пустым и пристальным, как у куклы со стеклянными глазами, взглядом. Слезы льются, но не подобно каплям дождя по оконному стеклу, а как льется вода из полностью открытого крана. Обильность ее слез изумительна, и так же изумительно то, как словно по щелчку поток слез прекращается. К тому моменту, как Альби возвращается из кухни с двумя кружками кофе, все закончено, как будто только что прошел грибной дождь, правда без участия солнца.