Глава 7
Чак Фар скомкал очередной газетный лист. Поморщился. Сегодня утром он проснулся на ковре в трех шагах от собственной кровати, и понял, что дальше падать некуда. Вчерашний вечер остался в памяти болезненными осколками, которые теперь впивались в глаза изнутри. Он едва ли мог составить из этих осколков связную картину произошедшего - кажется, он что-то пил. Вдыхал горький дым. Кричал и доказывал что-то оппоненту, в существовании которого сейчас был совсем не уверен. А потом... Что было потом, Чак предпочел бы не помнить вовсе, но по закону мирового равновесия, именно это память заботливо сохранила лучше всего. Он помнил каждую деталь, каждый оттенок собственных ощущений. Помнил ломкую твердость тротуара под ногами - словно бежишь по льду, который обламывается, рассыпается после каждого твоего шага. Помнил, как резал глаза внезапный свет фонарей. Как в запахи обычного бедного района вплелся тяжелый запах настоящей крови. Помнил собственное лицо перед собой. Чак тихо застонал, потер глаза и потянулся за очередной газетой. Утром он попросил мисс Девенпорт принести их целую кипу. Теперь, когда Нила не стало, Чаку никто больше не доставит новое преступление прямо на дом. А без работы - Чак точно знал это - он вскоре сойдет с ума. Но в газетах - даже самых скандальных - ничего интересного не было. Чак не умел усматривать в простых событиях драматизм и загадку, как это делал Нил. Смерть мистера Ламберта - последняя его находка - могла бы оказаться интересной, но Чак уже не помнил, куда дел ту газету, и где именно искать вдову этого старикашки. А в происшествиях из газет не просматривалось ничего сверхъестественного. Чака это начинало злить, но злость была куда лучше навязчивых воспоминаний. Взгляд его упал на один из листков. Мелкий шрифт, пачкающиеся чернила, дешевая бумага - такого издания Чак и не помнил. «Священник прихода святого Варфоломея совершил попытку самоубийства...» - гласил один из заголовков. Святой Варфоломей - Чак про себя усмехнулся. Покровитель хирургов, скорняков и мясников. Он пробежал заметку глазами. В ней рассказывалось о некоем отце Самуэле, который во дворе собственной церкви едва не вскрыл себе вены, как лучшие из языческих поэтов по приказу жестокого императора. Чак снова поморщился - сегодня его сознание было на удивление щедро на сравнения. Для добрых христиан нет греха страшнее самоубийства - он помнил это. А вот надо же - благочестивый священник забыл. Никаких подробностей происшествия в газете не указывалось, а в других такому мелкому событию не было посвящено ни строчки. Неудивительно - если бы хотя бы попытка оказалась удачной... Чак отложил газету, пнул ногой ворох бумаг и задумался. Самоубийство. В отличие от Нила - неудачное. Сколько людей в Лондоне ежедневно пытаются покончить с собой? Чак был готов спорить, что тысячи. А сколько священников? К тому же - какой странный выбор места и времени. Разве человек, который действительно хочет умереть, не запрется для этого в уединенном месте, где никто не сможет ему помешать. А вскрытие вен на заднем дворе церкви скорее смахивает на ритуальное жертвоприношение. Церковь святого Варфоломея. Где она, черт возьми, находится? Он встал на ноги и принялся одеваться - сам едва ли соображая, что делает, но полный решимости. Нужно поехать туда. Если это и окажется простым совпадением, Чак по крайней мере заочно сделает приятное матушке, и сходит в церковь. *** Церковь стояла на отшибе. Чак добирался до нее добрых три часа. Возницу вообще с трудом удалось убедить, что такой район города существует. Пришлось выложить целый соверен. Как он будет отсюда выбираться, Чак предпочитал пока не думать. Дорога кончилась, и Чак ступил ботинками в пожухлую бурую траву. Ноги, конечно, мгновенно намокли. До кладбища, живописный вид на которое открывался еще по пути, нужно было пройти по узкой грязной тропе. Калитка кладбища была закрыта, а другого пути к церкви, стоявшей прямо за погостом, Чак не видел. Впрочем, он не сомневался, что в случае необходимости сможет перелезть через решетку, а молитвы спасут его от клыков сторожевой собаки в заднице. К моменту, когда он наконец подергал ржавый прут калитки, брюки его вымокли почти до колен, а ботинки были полны воды. На что только не пойдешь ради славы знаменитого сыщика. Калитка, разумеется, была заперта на массивный висячий замок. Интересно, есть ли на этом кладбище вообще смотритель, который хоть иногда открывает эти ворота. Чак решил не задумываться над этим. Он решительно поставил ногу между прутьями, подтянулся на руках. Калитка была чуть выше его роста, но витая и удобная. Так что уже через несколько секунд Чак стоял во весь рост одной ногой на кладбище. Положение было, конечно рискованным - острые наконечники решетки теперь смотрели прямо на самое ценное из его достоинств, и стоит один раз оступиться, чтобы превратиться в Джека Тыквенную голову и провисеть на решетке, пока кто-нибудь не заметит и не снимет его подгнившие останки. Он отважно перекинул ногу, и тут у него вдруг закружилась голова. Мир вокруг на мгновение подернулся серой дымкой, и Чак почувствовал, как теряет равновесие. Он судорожно вцепился руками в решетку и застыл, тяжело дыша. Наваждение исчезло также внезапно, как появилось, но у Чака вдруг возникло отвратительное ощущение, что его пытаются предупредить. Такое, конечно, бывало только в готических романах экзальтированных авторш. Призраки выходили на контакт с героем, чтобы поведать ему страшную тайну. Но сейчас ощущение вовлеченности во что-то нехороше