Глава 11
Жак скинул ботинки, прошел по комнате, разбрасывая ногой вещи по полу. Скинул с узкой постели кипу бумаг, упал на нее и замер. Еще один отказ от журнала. Конечно, Джастин предлагал дать денег на издание собственной книги, но Жак не обманывался - Престон делал это только потому, что знал - Жак непременно откажется. Иначе как бы он мог и дальше выдавать его стихи за свои собственные. Жак был уверен - случись ему умереть прямо сейчас или уехать в пригород к отцу, в свет тут же выйдет сборник стихов Джастина Престона третьего. И хоть кому-то от его писанины будет польза. Жак пошарил рукой вокруг себя, наткнулся на один из листков, поднял его и поднес к глазам. - «В печали вальса есть небесный ритм...» - прочитал он вслух. Помедлил мгновение, потом раздраженно смял лист и отбросил его в сторону. Мусор. Чушь. На днях Джастин пытался поднять ему настроение, познакомив с содержанкой своего отца. Жак был так пьян, что почти ничего не помнил из этой встречи. Джастин, который всегда любил напоминать ему, как он вел себя в пьяном виде, утверждал, что он напугал девушку до смерти, начав перечислять ей какие-то имена - хотя Жак не мог припомнить даже саму девушку, только путь в карете в какой-то отдаленный район города. Джастину пришлось увести его, а также заречься знакомить его с «приличными леди». Жак и сам сомневался, что ему стоит в ближайшее время знакомиться с кем бы то ни было, кроме муз. Впрочем, с ними всеми он, кажется, был уже знаком. Эвтерпа была из них самой капризной, но и самой нежной любовницей. Жак готов был отказаться от всего в своей жизни, лишь бы каждую ночь проводить с ней. Он знал, что мог бы обойтись без выпивки и случайных связей, без безумных вечеров в кабаках и чопорных клубов, куда водил его Джастин. И, конечно, он легко бы обошелся без Джастина. Но когда Эвтерпа не желала его видеть, приходилось заполнять пустоту всем этим мусором. Жак знал, что в нем самом жил демон, к которому Эвтера его безумно ревновала. Его имя было Самолюбие, и Жак не мог с ним справиться. Каждый новый отказ подкармливал демона. И с каждым днем Жак все больше убеждался - в отличие от тех поэтов из Парижа, сам он был по-настоящему проклят. Он медленно сполз на пол рядом с кроватью, пошарил под ней рукой. Бутылка должна была прятаться где-то там, в пыльном царстве чудовищ. Жак был уверен - накануне он выпил не все, что-то еще должно было остаться. Пальцы нащупали что-то твердое. Жак осторожно сомкнул их. В руках его оказался пистолет Джастина. Тот самый, которым незнакомец из кабака целился ему в лоб. Незаряженный. Жак не сдержал нервного смеха - ну конечно, это Джастин забыл свою игрушку здесь, когда приходил в прошлый раз. Выронил, и до сих пор не обнаружил пропажи. Жак взвесил оружие на ладони. Теплая слоновая кость была приятно на ощупь, а пистолет был куда тяжелее, чем можно было ожидать от такой изящной вещицы. Жак осторожно взвел курок. Пистолет щелкнул. Интересно - вдруг подумалось Жаку - был ли он в тот день действительно готов умереть? Что сказал бы Джастин, если бы его пистолет оказался заряженным? Расстроился бы, что брызги крови Жака испортили его жилет? Хотя едва ли - Джастин не надевал один жилет дважды. Узнал ли бы кто-то еще о его смерти? Наверно, отец философски пожал бы плечами и сказал что-то вроде «поэту - поэтская смерть». В его устах это слово всегда звучало, как оскорбление. - Я был свидетелем бесчисленных убийств. Я был Нероном венценосным с лирой...- Жак едва ли осознал, что произнес это вслух. Он поднял пистолет. Вот бы быть уверенным, что за границей смерти, ты не исчезнешь вовсе. Вот бы знать, что после твоей кончины кто-то будет повторять твое имя не день или два после похорон, а год за годом. Холодная сталь дула коснулась виска. Жак заметил, как дрожат его руки. Джастину бы уж точно понравился такой театральный жест. Пусть даже пистолет не заряжен. Прекрасная Эвтерпа присела на корточки рядом с ним - Жак отчетливо ее видел. Его Поэзия, его единственная любовь. Она улыбалась, и слова в его сознании распускались, как тропические цветы. Он готов был отбросить глупую игрушку, схватиться за карандаш, и писать, писать, пока не онемеет рука, пока не схлынет этот безумный прилив вдохновения. Он лишь сильнее сжал пальцы вокруг рукоятки. - О, милая, печаль в твоих глазах,- прошептал он. Мой страх... В слезах... Мой крах... Он зажмурился, улыбаясь удовлетворенно и счастливо. Это была любопытная игра с самим собой. Палец начал медленно давить на курок. Пророк... зарок... в чем прок?... В голове теснились строчки. Теперь он точно знал, как из этих ярких осколков сложить витраж стихотворения, чтобы потом его пронизывало солнце чужих взглядов, и люди плакали бы от того, как он прекрасен. Излишние фантазии - этого никогда не будет. Джастин продолжит цитировать его строчки, но даже Джастину их гениальности хватит только на то, чтобы собирать восхищенные вздохи великосветских дурочек. Все бессмысленно. - О, милая...- снова повторил Жак,- печаль в твоих глазах... И в этот момент пистолет в его руке выстрелил.