Глава 16
Коморка Жака Клементье находилась под самой крышей. Сэр Джастин, конечно, назвал ее мансардой, но на вкус Чака иначе, чем жалкой пародией на мансарду это было назвать сложно. Живи он в такой дыре, тоже решил бы рано или поздно пустить себе пулю в лоб. Под конец нескончаемой лестницы Чак запыхался. В груди глухо билось сердце. С тоской он вспомнил времена, когда мог бегом преследовать преступника в кэбе, даже не задохнувшись. Чак ожидал, что комната будет опечатана. Или что по крайней мере кто-то попытается его остановить. Хотя бы запертая дверь. Раньше даже в самых незначительных расследованиях ему приходилось прибегать к хитростям и обману, чтобы проникнуть на место преступления. Вспомнить хотя бы вдову Джексон. Она обвиняла падчерицу в том, что та похитила завещание мистера Джексона, и чтобы проникнуть в комнату к девице, Чаку пришлось представиться судебным приставом. Томпсон тогда с ехидной улыбкой запер его в камере на три дня. Дверь же Жака Клементье была открыта. Чак осторожно толкнул ее. В комнате было всего одно окно. Крошечное, не больше, чем в тюремной камере. Света от него было мало, и вся комната была погружена в полумрак. Чак притворил за собой дверь и огляделся. В углах сумерки сгущались, и Чаком овладело глупое чувство, что на него оттуда кто-то смотрит. Он потряс головой. Дожили. Отважный детектив боится монстров из темных пыльных углом. Вероятно, на него и правда смотрели оттуда, но только тараканы и пауки. Он пересек комнату, откидывая со своего пути носком ботинка бумаги, одежду и еще какой-то мусор. Если Джастин Престон эсквайр так заботился о своем друге, неужели он не мог снять ему жилье получше? Или поэзии все равно, где рождаться? Джастин Престон говорил об этом Жаке Клементье с большим жаром, чем иные говорят о своих любимых родственниках. Какие отношения связывали этих двоих, Чака не касалось, но некоторые соображения на этот счет у него все же имелись. Но, видимо, обвиняться по знаменитой поправке 1885 года для гениев в этом сезоне было чрезвычайно модно. Хотя Жак Клементье был куда менее публичной личностью, а Джастин Престон - куда менее знатным дворянином, чем те, другие фигуранты. Чак остановился у низкого стола прямо под окном. Свет падал на столешницу, Чак осторожно коснулся пальцами неровного бурого пятна. Видимо, именно здесь все и случилось. Крови, как ни странно, было совсем немного. Видимо, неудачливый поэт действительно промахнулся. Чак не сдержал короткого нервного смешка. Одернул себя. Не хватало еще истерики на месте преступления. Хотя в последнее время он был очень близок к ней. Особенно с тех пор, как увидел дело Шарлотты Черриш. Могла ли та девушка из церкви быть той же, о которой говорилось в протоколе? Той же, чью фотографию он нашел? Чак пытался убедить себя, что нет. Совпадение. Та же внешность, то же имя. Действительно, почему бы и нет? Еще один смешок, и Чак себя одернул. Чтобы решить этот вопрос раз и навсегда, нужно было поговорить с отцом Самуэлем - расспросить его об этой его прихожанке. Но на это сейчас у Чака не было времени. Он поднес пальцы к глазам. Следов от крови на них не осталось - неудивительно, прошло без малого три дня с момента происшествия. Полиция была здесь, все обыскала, но обыск был поверхностным и не дал результатов. Чак огляделся. Неудивительно. Найти что-то в этом ворохе хлама было совершенно невозможно. Но Чак решил попытаться. Он отодвинул от стола низкий колченогий стул. Сел на него и посмотрел по сторонам. Вот, видимо, именно так Жак Клементье и сидел в тот вечер. Чем, интересно, он мог заниматься? Чак заглянул под стол, раздвинул кипы бумаг. Либо полиция изъяла бутылку, как улику, либо он все же не пил в тот вечер. Не верилось, что человек, живущий здесь, педантично решил вдруг выбросить бутылку, а не оставить ее на столе или под столом. Чак протянул руку, вытащил несколько скомканных листов бумаги. Аккуратно разложил их на столе перед собой. Света от окна было катастрофически мало, почерк у Жака Клементье был как у настоящего гения - совершенно неразборчивым, но Чак отважно принялся разбирать написанное. «Я шел мимо зеркальной стены и не смотрел на свое отражение. Но тот, что шел за границей зеркала, смотрел на меня неотрывно...» Это было не слишком похоже на стихи. Чак почувствовал, как в комнатушке вдруг стало почти нечем дышать. «Фонари не горели, и я пробирался сквозь темноту на ощупь. Молился, только бы не услышать шагов за спиной. В воздухе пахло жестокостью» Чак чувствовал, как начинают дрожать руки. Он сцепил пальцы, глубоко вдохнул. Да, этот проклятый поэт, кажется, шел за ним по пятам в ту ночь. Даже не так - он сам оказался в шкуре Чака, пережил то же, что и он. Видел то же, что и он. «Тот, другой, ждал меня. Я боялся, что, взглянув на меня, он улыбнется. Его улыбки мне не вынести» Лист бумаги кончился, и Чак расправил следующий - половина его была в чем-то испачкана, но несколько строк еще можно было разглядеть. «Я умер давно. Во мне не осталось ничего живого, кроме дьявола. Он жил все это время в моей душе, и сейчас, когда она мертва, вырвался» Дьявол в сердцах людей - сказал отец Самуэль. Умер давно. Чаку снова вспомнилась Шарлотта Черриш. Ничего живого, кроме дьявола. «Я хочу замолчать, ослепнуть, оглохнуть, исчезнуть навеки, лишь бы не быть тем, кем я стал. Но я проиграл - и остаюсь жить» Дальше ничего невозможно было разорвать. Чак быстро сложил бумаги, спрята