И, тем не менее, Джастин снизошел до того, чтобы обращение к Джеку, настойчиво называвшему себя Жаком Клементье, написать по-французски. Даже при том, что написать ему пришлось всего два незнакомых слова, для Джастина это уже был подвиг. Джек осторожно взял письмо в руки. Почерк Джастина - и без того слишком аристократический, чтобы быть разборчивым - в этом письме был таким, словно у писавшего нещадно дрожали руки. Возможно, Джастин был пьян. Догадка эта получила подтверждение, когда Джек принялся читать письмо. «Я слишком трус, чтобы сказать тебе это в лицо, хотя мысленно я придумал для этого тысячи способов. Подобрал миллионы слов - одно высокопарней другого. Мне каждый раз больно думать, что в твоих глазах я мот и развратник, который любит показывать окружающим, что он никого и ничего не любит. Я знаю, что заслужил твою верность в обмен только на содержимое моего кошелька - я готов платить, лишь бы ты не вздумал уйти. Я никогда не мог написать ни единого стихотворения, и всех придуманных мною слов не хватит, чтобы рассказать, что я желаю лишь одного - сидеть в твоей захламленной мансарде и смотреть сквозь папиросный дым, как ты, не глядя на меня, пишешь, как одержимый.» Джек скомкал письмо и отбросил его от себя, будто боясь испачкаться или обжечься. Им овладел гнев. Конечно! Проклятый лорд Джастин Престон третий не мог не поддаться модному течению и не написать любовного письма мужчине! Он купил верность Джека - надо же! Джек встал из-за стола и направился вон из кабинета. Им двигало лишь одно желание - уйти отсюда поскорее. Убраться из этой квартиры. На пороге он буквально столкнулся с экономкой - невысокой худой женщиной в чопорном темном платье. - Простите, сэр,- проговорила она негромко. Джек смерил ее взглядом - она нашла самое неподходящее время, чтобы вдруг возникнуть у него на пути. - Я ухожу,- бросил Джек, собираясь обойти ее. - Как вам будет угодно, сэр,- покладиста сообщила экономка.- но вам принесли письмо. Джек уставился на нее удивленно. - Письмо? - переспросил он,- но откуда кому-то стал известен этот мой адрес? - Не могу знать, сэр,- ответила экономка, протягивая Джеку конверт. Он взял его в руки и покрутил, разглядывая. На штемпеле значилось вчерашнее число - обратный адрес был ему незнаком. Джек зашел обратно в кабинет, вскрыл конверт и вытащил письмо. Послание оказалось коротким и, пожалуй, еще более шокирующим, чем откровенное письмо Джастина. «Уважаемый мсье Клементье!» - Джек усмехнулся. Похоже, все в последнее время сговорились начать поощрять его попытки казаться французом. «Я ознакомился с вашими работами, и они кажутся мне выдающимися. Смею предложить вам встретиться в удобное для вас время и обсудить возможность публикации ваших стихов отдельным изданием. С наилучшими пожеланиями, Джеремайа Торренс, издатель». Джек осторожно положил письмо на стол, отошел от него на несколько шагов, будто боялся, что оно вот-вот загорится или взорвется. Фамилия Торренса была ему хорошо знакома - он был одним из тех, кто выкупил права на издание переводов Бодлера, а также одним из тех, кто двенадцать раз игнорировал письма Джека, и трижды отвечал отказом. Вывод о том, почему сегодня великий и ужасный решил снизойти до жалкого поэтишки Жака Клементье, напрашивался сам собой. - Джастин,- процедил Джек сквозь зубы. Разумеется, это было его рук дело. Он давно предлагал Джеку деньги на издание книги, но Джек упорно отказывался. Да, он жаждал славы. Да, он хотел, чтобы его стихи читали не только посетители клубов Джастина. И он хотел, чтобы подписаны эти стихи были его именем. Но платить за то, чтобы подарить миру осколки своей поэзии - это было недопустимо. И вот теперь Джастин, вероятно, считал себя ужасно умным меценатом-святошей. Джек почти видел, как он встречается с Торренсом в ресторане при шикарном отеле. За бокалом кьянти Джастин как бы между прочим спрашивает у своего приятеля Джеремайи «А сколько ты возьмешь за то, чтобы напечатать стишки одного моего приятеля и сделать вид, что это была твоя идея?» Джека затошнило. Широкими шагами он вышел из кабинета, оставив письмо на столе. Сбегая по лестнице, он крикнул на весь дом: - Мисс Грин! - экономка появилась у нижней ступени как из ниоткуда. - Гринди, сэр,- поправила она невозмутимо. - Мисс Гринди, мне необходимо увидеть мистера Престона немедленно,- заявил Джек,- где я могу его найти? - Откуда мне знать, сэр,- отозвалась экономка,- если хотите, я отправлю посыльного - он поищет его и передаст ваше послание. Джек чувствовал, как злость кипит в нем, как утренний кофе, готовая вот-вот выплеснуться наружу. - Сделайте это,- бросил он,- пусть мальчишка скажет ему, что я хочу его видеть немедленно. Нам надо объясниться! - он сказал последнюю фразу, и только потом понял, как двусмысленно она прозвучала в свете обнаруженного письма. Но на мисс Гринди она, похоже, не произвела никакого впечатления. - Как вам будет угодно, сэр,- кивнула она,- желаете пообедать? - Нет,- через плечо бросил Джек, снова поднимаясь по лестнице,- я совершенно сыт. По горло сыт. В кабинет он больше не пошел. Джек догадывался, что ждать Джастина ему придется долго. Вряд ли мальчишка-посыльный знал, где его искать в этот час. Он поднялся в спальню и присел на кровать. Едва ли на этом ложе кто-то когда-то спал - постель была узкая и не слишком удобная. На такой Джастину впору было заниматься усмирением плоти. Джек лег на нее, не снимая ботинки. Закинул руки за голову и прикрыл глаза. Оставаясь в блаженном одиночестве, он любил лежать так и позволять рождавшимся в голове рифмам овладеть собой. Так случалось каждый раз - ему не нужно было специально призывать вдохновения, клянчить у себя - он знал, стоит прислушаться к себе, и родится поэзия. Эвтерпа была нежной к нему, если он умел ждать и не настаивать. Джек выдохнул - голова у правого виска немного ныла. Рана от пули была заклеена куском материи и подживала. Тело казалось тяжелым и одеревеневшим, словно Джек долго не вставал с постели. Ладони слегка покалывало, словно он отлежал себе руку. Шторы были не задернуты, и в комнату проникал неровный сумрачный свет с улицы - там все еще шел снег, и если прислушаться, можно было даже услышать его шуршание. Шуршание. Джек улыбнулся. Почему бы не начать именно с этого слова. Он не очень жаловал сезонные стихи, но куда от них было деться, когда выпадал первый снег или в парке зацветали крокусы? Шуршание. Шуршание. Вообще-то шуршание было сейчас куда громче, чем можно было себе представить - сложно поверить, что сквозь оконные стекла можно так отчетливо слышать падение снега. Может, у Джека слух обострился? Или это вовсе не снег, а мыши в стенах? Шуршание. Шуршание. Шуршание. Джек раздраженно перевернулся на бок. Ничего не выходило. Он помнил еще одну неловкую попытку создать рифму - еще там, в больнице. Тогда тоже ничего не вышло. И, если вдуматься, он с момента, как очнулся, вообще не создал ни одной рифмы. Это было странно. Странно. Джек зажмурился, потом снова открыл глаза. Тоже совсем неплохое слово. Уж к нему-то можно придумать пропасть рифм. Любой дурак - даже такой, как Джастин, на это способен. Конечно, ничего путного написать с использованием слова «странно» нельзя, но надо же с чего-то начинать. От мысли о Джастине снова стало противно. Джек привстал на локте, потом рухнул обратно на кровать лицом вниз. Нет, из «странно» тоже ничего не выйдет. Да и о чем писать? О странном стечении обстоятельств, из-за которых он до сих пор жив, а не горит в аду? Аду... Джек постарался не вдыхать лишний раз, чтобы не спугнуть рифму. Это было ощущение, схожее с тем постыдным чувством, что он испытывал, впервые коснувшись себя в запретном месте. Он знал, что совершает что-то ужасное, но искушение было слишком велико, а чувство слишком приятным. Но стоит дрогнуть, все исчезнет. В Аду... И вождь сказал: "Я с ним, живым, иду из круга в круг по темному простору, чтоб он увидел все, что есть в Аду...» Нет, проклятье! Это Данте! Джек повернулся снова, и на этот раз не удержался на кровати и полетел на пол. Ударившись, он застыл и остался лежать. Ничего не выходило. Он прислушался к себе и понял, почему так хорошо слышно падение снега. Внутри него была пустота и тишина. Песня поэзии в его сердце смолкла, не оставив ничего. Джек почувствовал, что вот-вот на глазах навернутся слезы. Должны навернуться! Когда теряешь что-то важное, положено плакать. А он, кажется, потерял то, что составляло его жизнь целиком. Но внутри была лишь злость. Джек выругался. В дверь постучали, и он сел. Мисс Гринди заглянула в комнату и, кажется, ни капли не удивилась увиденному. - Мистер Престон пришел,- сообщила она. Джек вскочил на ноги и, не ответив ей, зашагал прочь из комнаты. Джастин ждал его в гостиной на первом этаже. Он удобно расположился в кресле с незажжённой сигаретой в губах и поигрывал серебряной зажигалкой. - Жак, мой дорогой,- улыбнулся он с видом долгожданного гостя,- как ты устроился? Все хорошо? Джек пересек комнату и остановился в шаге от Джастина. Он вобрал в грудь побольше воздуха, чтобы выдать ему все сразу, но вдруг почувствовал, что не злится больше. Осталось легкое чувство раздражения, но и только. Словно в костер плеснули водой - угли еще можно раздуть, но пламени уже не видно. - Ублюдок,- выдохнул он равнодушно. - Очень мило,- заметил Джастин и наконец закурил,- это твоя благодарность за мое гостеприимство? - Это моя благодарность за