ать и говорить «мама, ну что ты, ты мне рубашку намочишь своими слезами», пряча за раздражением желание также расплакаться. А когда она скажет «Чарли, а ты помнишь дочку О’Нилов? Так вот она до сих пор не замужем», он без лишних вопросов позовет эту дочку если не под венец, так хоть на прогулку, какой бы старой и некрасивой она бы ни оказалась. Но по виду Жака сейчас Чак понял - ничему из этого не суждено сбыться. Он полез во внутренний карман и вытащил бумажки. Фар боялся, что в кармане ничего не окажется, или рукописи рассыплются прямо у него между пальцами, но все было на месте. - Что это? - напрямик спросил Чак, протягивая бумаги Жаку. Тот взял их и принялся рассматривать очень внимательно. Пожал плечами. - Почерк мой,- заметил он,- но не припомню, чтобы я это писал. На стихи не очень похоже, а прозаик из меня, прямо скажем, совершенно никакой. - Значит, не помните,- Чак не ожидал ничего большего, но чувствовал, как рассыпаются последние надежды на благополучное разрешение ситуации. - Иногда на меня что-то находило,- пояснил Жак,- не знаю, как это половчее объяснить. Я писал стихи так, словно кто-то диктовал их мне на ухо. Но иногда голос менялся, и вместо стихов начинал диктовать это. Возможно, я написал эти строки в один из тех случаев. Но в этом нет никакого смысла. - Есть,- холодно возразил Чак,- у вас остались еще какие-то подобные записи? Жак обозрел окружающее его царство разбросанной бумаги. - Ищите и обрящите,- пожал он плечами, снова перевел взгляд на лист бумаги,- «я проиграл и остаюсь жить»,- прочитал он,- так странно. Чак снова подавил в себе желание ударить Жака посильнее. В конце-концов, этот меланхоличный поэт сам говорил, что напивался ради чувства тошноты. Чувство разбитой губы было бы ничуть не хуже. - Почему странно? - осведомился он, безнадежно начиная разрывать завалы бумаг. - Потому что эти слова я как раз помню,- ответил Жак,- погодите минутку. Он отошел в дальний конец комнаты, где стоял приземистый темный комод, выдвинул один из тяжелых ящиков и принялся рыться в нем. Чак подошел поближе и с удивлением заметил, что ящик полон совершенно женских безделушек. Украшения из тусклого желтого металла, несколько камей, кружево - похоже, в своих предположениях Чак не далеко ушел от истины, и под помятым сюртуком мистер Джек Смит любил носить шелковые женские сорочки. Комментарий на этот счет он, однако, сдержал. Жак извлек из недр этого позорного великолепия сложенный лист бумаги. - Вот, взгляните,- проговорил он,- я храню это уже очень давно. Оно было в вещах моей покойной сестры, когда мне отдали их в полиции. До Чака дошел смысл сказанного лишь после того, как пальцы коснулись гладкой прохладной бумаги. - Ваша покойная сестра? - переспросил он. - Не знаю, какое она отношение имеет ко всему этому,- пожал плечами Жак,- я забыл о ней и почти не вспоминал все это время. Ее убили семь лет назад здесь, в Лондоне. - И ее фамилия была Смит? - уточнил Чак, чувствуя, что ответ ему прекрасно известен. - Она взяла фамилию мужа,- покачал головой Жак,- Стоунвуд. Маргарет Стоунвуд. Но после смерти мужа она и вовсе поменяла имя на более... профессиональное. - если бы Чак не был уверен, что это не так, он заподозрил бы в выражении лица Жака стыд. - Профессиональное,- повторил он. - Она стала работать на улицах - муж после смерти не оставил ей ничего, кроме долгов,- уточнил Жак совершенно спокойно,- она не хотела позорить ни свою фамилию, ни фамилию мужа. Ее нового имени я не помню, простите. Говорили, что она стала одной из многих жертв того, кто решил наказывать грешниц вроде нее. Чак, не выпуская бумагу из рук, полез во внутренний карман снова и вытащил оттуда фотографию. Жак бросил на снимок лишь один взгляд. - Да, это она,- подтвердил он,- фотографию сделали по настоянию отца, но он так и не забрал себе копию. Чак кивнул и снова посмотрел на записку. Почерк на ней был ровным и четким. Буквы, как по линейке. «Я остался один, совершенно один. Ни надежды, ни веры, ни даже молитвы - ничего не осталось. Мэри-Энн. Энни. Кэтрин. Лизбет. Дженнетт. Шарлотта. Я хотел бы уйти вместе с вами, я даже пытался - но я проиграл и остаюсь жить.» Чак посмотрел на Жака. Тот отошел на несколько шагов, все еще держа в руках фотографию сестры. - Если хотите, можете оставить ее себе,- в приступе небывалой щедрости проговорил Чак. Жак покачал головой. - К чему она мне? - ответил он,- Маргарет вошла в историю, как умела. И теперь я, кажется, завидую ей еще больше за то, что она умерла, а я проиграл и живу. - Это вы написали? - спросил Чак. - Было бы так драматично,- усмехнулся Жак,- непризнанный гений убивает проституток и заметает следы при помощи денег своего друга лорда. А тот не может отказать, потому что пылает к нему позорной страстью. - Вы сами сказали, что теперь вы почти уже признанный гений,- заметил Чак. - Увы, мистер Фар,- пожал плечами Жак,- боюсь, я совсем не подхожу на эту роль. Правда, и на собственную роль я тоже больше не подхожу. Чак знал, Клементье снова сказал ему чистую правду. - Мне нужно идти,- сказал он. - Скажите Джастину, буде вы увидите его сегодня,- попросил Жак, сложив руки на груди,- пусть он больше не приходит.