«…Слово ко всем Бродягам, Фратам и прочим честным Людям! Добро и привет вам от всех, кто подтверждён.
Бродяги, Фраты и Городские, кто не особачился, слушайте наш прогон и дайте ему ход дальше, ко всякой вольной и арестантской душе, лишь бы она чистая была.
Один человек по праву свершил старинный завет, святое дело, до него не слыханное. За всех нас он принимает пеньковый венец, за наш Дом, за Благо арестантское. Он жив ещё, но спрятанный за псами пребывает. Доведётся, мы верим, – и умрёт он как и жил – Заповедным Уркой. Но лучше, чтобы жил. И все, кто уважает в себе человека, а не пса, – оглянись, прислушайся, протяни руку помощи. И воздастся тебе во всем Доме всеобщим уважением.
При нынешнем великом палеве и произволе, и в силу большого количества – погонял не ставим, так Большая Сходка очно и малявами авторитетно порешила. Удачи вам в благородном деле, здоровья и Свободы.
– …Видал, что пишут?
Муртез равнодушно кивнул головой.
– Это трепотня, что они могут…
– Ты, Эли, видать, крепко устал… «Старинный завет» исполнился! И судьба общака для них тоже свята, засуетились… Они даже не сомневаются, что такие фортели им по зубам. Бонса они убили, как курёнка, следующий кто? Уж не мы ли с тобой? Эли?
– Нет, не мы. Мастертон.
– Черно шутишь. Да что с тобою сегодня? На тебе лица нет. Супруга опять?…
– Гораздо хуже. У этого дурака, секретаря президентского, ноутбук-компьютер, в который он заносит всякое важное для Большого Дурака. В том числе и данные по Ларею. На нашу удачу, а по большому счёту – на беду, интересуется этот Адам Липски Интернетом. Ну, мы дождались удобной минуты, когда компьютер включён, а Липски на докладе, и через его браузер, но без его ведома, качнули того-сего из «суперсверхсекретной» президентской цитадели.
– Да ты же все это докладывал…
– Почти все… Извини, Дэнни… По Ларею я как раз и не докладывал, проверял оперативно ещё и ещё, уж очень…
– Слушаю, слушаю…
– Не сердись, Дэнни, не гневайся, и без того муторно. Лучшие медицинские и розыскные светила прощупывали этого Ларея, проглядывали, пронюхивали все, что могли вообразить. Ну и залезли под зубные коронки. Зубки у него свои стёрлись да выпали от жизни неправедной… В числе всего прочего – взяли дентиновую ткань на анализ, что, кстати, я и подсказал осторожненько. Говорят, что лучший способ определить возраст – проверить эту ткань. Мол, по степени омертвления капилляров, нервных окончаний, обнажённости дёсен и прочей муры можно определить возраст с точностью до пяти лет.
– Хо-хо! Интересно. Сколько же ему натикало, волку старому?
– По зубам – лет двадцать – двадцать пять.
– Как?…
Муртез подвигал носом, языком и губами и повторил:
– Лет двадцать тире двадцать пять.
– Отпечатки пальцев?…
– Те же. Это он, не двойник под него. Шрамы, татуировки, отпечатки пальцев, зубные оттиски, группа крови, образцы волосяного покрова (и они в архиве оказались!) – все совпало, Дэнни. Мы его видели двадцать лет назад, именно его, которому по зубам сейчас – двадцать пять лет.
– Двадцать ещё скажи.
– Или двадцать.
– Этот способ исключает ошибки?
– Нет, хотя они и маловероятны. Наша подопечная владелица семейного мужского гарема собрала для меня образцы его тканей: от ногтей и кожи до выхарканной крови и соплей. Я отдал биологам. Не простым, и не в одни руки. На уровне хромосом и ниже выявлены некие аномалии в темпе и характере обмена веществ, по типу мутаций. Причина – осторожно-предположительная – воздействие радиации. А он, сорок с небольшим назад, попал в эпицентр, ну, помнишь обстоятельства…
– Эли, возможно, я меньше твоего понимаю в биологии и радиации, но я всегда считал и читал, что генотип может измениться лишь в потомстве, а не у половозрелой особи, непосредственно подвергшейся воздействиям, провоцирующим мутации.