О'Санчес
Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти
(Сага-небыль о Кромешнике)
Глава 1
У старой вишни
На корявых ладонях
Спит белый месяц.
Гек увидел своё будущее лицо давно, когда проверял наследство Больших Ванов, оставленное ему Варлаком и Субботой. Было ему в ту пору пятнадцать лет и четыре месяца, и о пластической операции он и во сне не помышлял.
Зима подходила к концу, но была все ещё очень зла на жителей столицы: по ночам доходило до минус двадцати трех по Цельсию. А днём устойчиво держалось в пределах минус тринадцати-пятнадцати градусов. Гек наизусть помнил маршруты во все тайники. Но выбрал тот, с деньгами.
Чтобы добраться до места, требовалось одно: без свидетелей спуститься в один из трех десятков канализационных люков по улице Яхтенной, в одном из тихих старых районов Бабилона. Гек выбрал время в пять утра, когда все уже или ещё спят, а на улице темно. Двум уличным фонарям пришлось накануне «подбить фары», чтобы лишнего не светили. Гекатор обрядился по-спортивному: треники, кеды, вязаная шапочка на уши, только свитера было два и поддёвка фланелевая снизу. Ногам было холодно, но Гек кальсоны (кесы, по-лагерному) не носил, стыдился. С собой он взял спички и огарок свечи, сантиметров пятнадцать длиной, в презервативе (от влаги), «выкидыш» – очень острый и хорошо наточенный, миниатюрный фонарик, белые нитяные перчатки, метровую свивку прочной стальной проволоки с близко посаженными друг к другу узелками, лезвие безопаски, ещё один презерватив (тоже ни разу не надёванный) с литром кипячёной воды, полпалки твердокопчёной колбасы и упаковку кофеиновых таблеток. Все это легко уместилось в непрозрачном полиэтиленовом пакете. Он не рассчитывал застревать в подземелье надолго, но кто знает – о катакомбах под Бабилоном разные слухи ходили, один другого краше…
При спуске Геку удалось прикрыть за собой крышку люка, не перемазаться о стенки колодца, а внизу ориентироваться оказалось исключительно просто. То есть, конечно, если помнить инструкции Варлака. Надо было идти по туннелю как бы к началу Яхтенной, до поворота и входа в другой туннель с иной высотой свода. Дальше был код: 2-2-3-2-3 – это проходы и повороты в чередовании направо-направо, налево-налево, вниз-вниз-вниз…
Тяжеленный, в тонну, наверное, щит, заменяющий дверь, отъехал в сторону бесшумно и почти легко. Гек посветил фонариком, сначала не понял ничего, рыская по отдельным фрагментам темноты, и только потом вздрогнул: на бетонном полу среди кучи истлевших тряпок лежал цельный скелетончик, почти как в анатомическом атласе. Ну, скелет и скелет. Гек достал спички, свечу, зажёг её и поставил на ржавый металлический стол возле стены. Огляделся.
Помещение представляло собой почти правильный куб, с ребром в три с половиной метра. В двух противоположных гранях зияли два проёма, в один Гек вошёл, а другой был так же перегорожен щитом. Стол находился у левой стены, если стоять спиной к входной «двери». Скелет лежал у четвёртой, правой. Было видно, что человек умер в скрюченном положении, видимо, до последнего сидел, прислонясь к стене, а потом повалился.
В помещении было сухо и довольно тепло, изо рта не было пара, температура комнатная. Геку почему-то вдруг стало спокойно и совсем не страшно, словно у себя дома. На столе Гек заметил странную конструкцию: две банки – одна большая, трехлитровая, перевёрнутая горлышком в стол, другая маленькая, плохо различаемая из-за толстого слоя пыли, облепившего верх и бока большой банки. Гек натянул перчатки и аккуратно снял её с места. Маленькая банка, типа майонезной, стояла нормально, донцем вниз, а в ней торчал бумажный рулончик. Несмотря на колпак из большой банки, бумагу и маленькую банку тоже покрывала пыль, но тоненьким слоем, с тем не сравнить. Гек потянулся было к бумажке, но пересилил любопытство, снял сперва перчатки. Бумага потрескивала в руках, грозя рассыпаться в пыль, не хотела разворачиваться, но Гек был настойчив и нежен. Текст был исполнен химическим карандашом и сплошь покрывал маленький бумажный лоскут.
«Друзьям-бродягам последний привет шлёт Джез, по прозвищу Достань. Всего Доброго и Светлого вам, ребята! Я отвалил с Тенчитлага во время Большого Мора, где псы и вояки намудрили и что-то жахнуло. Жмуров там немеряно, кипеш небесный был велик (первую неделю побега его сопровождала непрерывная феерия полярных сияний, небывалых для этих широт). Псы все побросали и драпали впереди. Меня по запарке забыли в шизо, а то бы грохнули, как и многих других (далее шёл перечень расстрелянных, около десятка имён и кличек). Я задержался на денёк и шёл сюда с товаром: ящик с личными делами наших и псов. В Бабле очень горячо, сека повальная. Варлаку на кичу персональный привет и благодарность за этот адресок. Неделю погужевался наверху, но заболел, даже бухло не помогает. Видимо, в лагере заразился. Наших никого не встретил. Решил было в Иневию отчалить, но сил все меньше, чую – кранты скоро. Чудь мерещится всю дорогу. Хорошо – крысы снаружи, все время их слышу. Но к псам наверх не поднимусь. Извините за грязь и запах, похороните по-людски. Умираю уркой. 1956 зима, июль или август, число не знаю. Джез».