Страдают от кессонной болезни прежде всего неопытные ныряльщики, а также дайверы, поддавшиеся панике на глубине. Аттикус на подводном плавании съел уже не одну собаку, поэтому принял единственно верное в сложившихся обстоятельствах решение: оставаться на месте. Все равно им не успеть подняться, поэтому лучше не рисковать лишний раз здоровьем, спокойно дожидаясь развития событий.
События не заставили себя ждать: с десяток китов несло прямо на них; да и не просто несло — они мчались. Аттикус и не думал, что этим гигантам доступна такая скорость.
— Папа… — Голос Джионы предательски дрожал.
— Приготовься открыть октопус[14] и продуть баллон.
— Сейчас?
— Нет, они еще далековато. Мы должны подпустить их поближе, иначе пропадет весь эффект.
Киты находились всего в пятидесяти ярдах и приближались с огромной скоростью. Впереди плыл вожак, самец огромных размеров.
Тридцать ярдов… двадцать…
— Пора!
Пузырьки газа, выпущенного из баллонов, полностью перекрыли обзор. Аттикус не видел, что происходит вокруг, но его план, похоже, сработал — они были живы. Дезориентированный вожак свернул в сторону, чтобы обогнуть непонятное препятствие, остальные последовали за ним. Спустя несколько секунд Аттикус смог разглядеть удаляющиеся фонтанчики — вроде все обошлось.
— Папа! — Джиона сжала его руку с такой силой, что он поморщился от боли.
Взглянув назад, Аттикус на мгновение ослеп от сверкающей серебристой массы, надвигающейся на них. Он сразу признал в этой новой напасти самую обычную сельдь; но с ней тот же трюк, что с китами, ни за что не сработает. Рыба в панике спасалась от кого-то или чего-то.
Мгновение спустя они оказались в самой середине косяка — рыбы проносились сверху и снизу, с боков, с силой бились о гидрокостюмы. «Давненько меня этак не лупили», — невесело усмехнулся Аттикус. Он почем зря отмахивался направо-налево, с ужасом думая, каково же приходится его бедной девочке. Джиона совсем рядом кричала от боли и отчаяния, а он… он ничем не мог ей помочь, сражаясь с бесконечным потоком обезумевшей сельди.
— Джиона! — прохрипел он, содрогаясь от ударов. — Свернись клубочком! Напряги мышцы!
И сам последовал собственному совету: подтянул колени к груди и обхватил их руками, по-прежнему крепко сжимая камеру. Все уязвимые места были защищены, и теперь оставалось только терпеливо дожидаться, когда лавина сельди иссякнет.
Прошло пятнадцать долгих секунд (он считал про себя) — и вроде бы все утихло. Аттикус выждал для верности еще малость и развернулся, словно гигантский колорадский жук. Все тело ныло, синяки долго еще не сойдут, но он был жив — это главное. Это ли?..
В ста футах он увидел Джиону, по-прежнему свернувшуюся в позе эмбриона. Послушная девочка.
— Милая, все хорошо! Конец!
Он вздохнул с облегчением, когда дочь приняла более естественную позу, и подивился тому, как легко удалось ей выдержать эту атаку.
— Па, ты когда-нибудь раньше видел такое?
— Сельдь находится в постоянном движении, нам просто не повезло оказаться на пути косяка.
— Это да. Но чтобы сельдь преследовала китов?
Тут-то до Аттикуса дошло, что радоваться рано. Нечто здорово напугало китов и рыбу. Ладно бы это нечто оказалось подводной лодкой или чем-нибудь иным объяснимым, привычным — чутье подсказывало: все куда, куда хуже.
«Убирайся отсюда! — кричало ему подсознание. — Быстрей!»
— Джиона, детка, начинаем подъем. Быстро, но не чересчур.
— Ты тоже?
В ее голосе прозвучало беспокойство. Вероятно, дочь чувствовала то же, что и он. Что-то приближалось.
— Следом за тобой, дорогая.
Аттикус понаблюдал, как дочь по спирали движется к поверхности — пожалуй, чуть быстровато, но не настолько, чтобы это грозило последствиями. Джиона находилась футах в пятидесяти, когда судорога скрутила ему живот. Он почувствовал, как волосы на голове буквально встали дыбом.
14
Октопус (осьминог) — вторая ступень (клапан принудительной подачи) регулятора акваланга.