Из леса, размерами не превышающего мелкий парк, доносилась ругань и свист стрел. За всей творившейся на опушке суетой наблюдал дедок, уперевшийся на клюшку и, выражающий неподдельный интерес к происходящему. Подойдя к нему, Почтальон вежливо осведомился:
— Дедуля, а что там происходит?
— А вы что, не знаете? — изумился старик. — Идет война Тарзана с Робин Гудом, за право обладания наблюдательным пунктом! Сейчас Тарзан запутался в тарзанке, а Робин со товарищи хотят продать его в зоопарк.
— Ни хрена себе! — восхитился Крон. — Я из этого леса, скорее всего, мог бы ожидать отряд партизан, что, во всяком случае, созвучно названию.
— Чем тебя английские разбойники не устраивают? — спросил Почтальон. — Такие же партизаны!
— Табличку переправим, — усмехнулся Комбат. — Был Брянским лесом, а стал Шервудским.
Буквально в метре от Доцента, в дерево вонзилась шальная стрела, проткнув ствол могучего вяза, как шило масло. Солидный кусок коры, расколотый надвое, сорвался вниз, оголив белую древесину.
— У - ё! — выругался Доцент, приседая к самой земле.
— А ты думал, что в тебя пряником кинут?! — злорадно крикнул Крон, занимая позицию укрытия в кустах.
— Это, смотря какой пряник! Если засохший, из твоего магазина, то это — тоже оружие, но уже пролетариата. Приравнивается к камню.
Комбат с Почтальоном, лёжа на старом раскуроченном асфальте, смотрели вслед убегающему старику, который проявил для своих лет удивительную прыть. В этот момент им показалось, что трость, с помощью которой он, ещё утром, еле ходил, была нужна ему в беге, как хвост гепарду — удерживать равновесие. До слуха укрывающихся, всё сильнее стали доноситься воинственные крики, перерастающие в победоносные.
— Всё! — выдохнул Крон. — Хана Тарзану — взяли.
— Арестовали, — добавил Комбат.
Тарзан ревел, как раненый носорог и казалось, мог перекричать зелёную братву, которая, в итоге, оказалась проворнее и хитрее. Спеленав полудикое гориллообразное существо, банда лесных разбойников скрылась в чаще, унося на своих плечах орущий трофей.
— Нам, со связным, так же надо было поступить, — угрюмо пробурчал Комбат, чем вызвал дикий смех у попутчиков.
— Ещё успеешь, — задыхаясь от хохота, выдавил из себя Доцент.
Выбравшись из укрытий, товарищи подошли к вязу. Дерево стыдливо стояло с обнажённой древесиной, как раздетая женщина, которой нечем прикрыть свой срам. Впившаяся стрела настолько плотно застряла в стволе, что к сраму добавлялся позор. Почтальон попытался её выдернуть, но у него ничего не получилось. Бросив это бессмысленное занятие, сталкеры направились к месту недавнего побоища, по ходу следования оценивая масштабы разрушений, которые свидетельствовали о нешуточных страстях, разыгравшихся на опушке. Подойдя к оборванной верёвке, на которой, до недавнего времени, раскачивался лесной житель, Почтальон сказал, покачав головой:
— В неё его и замотали! И на хрена обезьяне наблюдательный пункт? Разбойникам понятно, для чего, а этот и так скачет по макушкам деревьев.
Чуть дальше, идя по заросшей тропинке, находилось само яблоко раздора. Вбитые в могучий ствол вяза металлические скобы вели наверх к шалашу, сколоченного из необструганных досок и, разместившегося между ветвей дерева. Скобы кровоточили чёрной липкой жидкостью, мёртвым соком стекая к подножию.
Оставив позади «Брянско — Шервудский лес», компания вышла на дорогу, ведущую к монастырю, мрачной стеной перегородивший весь обзор. Полукруглая арка не имела ворот, так что с проходом проблем не возникло. Посередине арки лежал гранитный памятник угрожающих размеров, а бородатый мужик в картузе и начищенных сапогах, пытался сдвинуть его с места.
— Дедуля, — позвал его Почтальон. — Тебе с этим камнем, ни за что не справиться.
— А что делать? — отозвался бородач. — Тащить то надо!
— Куда и зачем? — уточнил Комбат, отлично понимая, что тут необходимо человек двадцать, только для того, чтобы попытаться надгробие подвинуть.
— К себе, на могилу купеческую. Правда, и её теперь с землёй сравняли.
— Этот памятник, или надгробие — как его там правильно, напоминает мне спинку, в изголовье кровати, — мрачно процедил Доцент, внезапно ощутивший всю бренность бытия.
Не сказав больше ни слова, группа обошла кряхтевшего, от натуги, покойника, вынужденного собственноручно возвращать свой собственный памятник к себе, на собственную могилу, которую благодарные потомки снесли начисто, построив на этом месте новую жизнь.
— Он, случайно, от призрачного поезда не отстал? — предположил Комбат.
— Опоздал! — уточнил Крон. — Булыжник то, вон какой огромный.
— А вы заметили, какие на нём сапоги? — вмешался в разговор Доцент. — Гармошкой!
— Пассатижами, поди, гармонь делали, — усмехнулся Почтальон, что-то вспомнив из далёкого прошлого.
— Почему пассатижами? — усомнился Доцент.
— Потому! — ответил Почтальон. — У нас один приятель домой из армии пришёл, так у него такие же в точности сапоги были. Как он сказал, ему пассатижами гофру делали.
— Ерунда всё это! — вмешался Комбат. — У нас дембеля по-другому поступали. Брали гири по двадцать четыре килограмма, и на определённое время ставили сверху на голенища. Потом, хоть на самовар натягивай и чаи гоняй. Шестнадцати килограммовые гири почти не котировались, но один отчудил, взяв на вооружение двухпудовые и, оставил конструкцию на всю ночь. Перед этим, он голенища хорошо отпарил в кипятке, так что утром, у него были не сапоги, а загляденье. Боец их натягивал до колен, но они решительно возвращались в исходную позицию, в ту, которую приняли раз и навсегда. На построении части он выглядел, как барышня из пятидесятых годов прошлого века. Правда, он и в строю пытался выправить положение, чем вызвал истерику личного состава.
Крон, улыбаясь, вспомнил свою историю, посвящённую боевой обуви:
— Если в предварительно распаренные сапоги вставить гантели по восемь килограмм внутрь — в самые носы, то обувь получается, видом похлеще, чем у Солнечного клоуна ботинки. У нас был свой — морской клоун. Ему их ещё кузбасслаком покрыли, который, содержал огромное количество графита. Блеск — как у слона…
Компания шла, куда глаза глядят, за разговором забыв о пункте назначения.
— А мы зря пошли этой дорогой! — опомнился Крон. — Другой намного ближе.
Вернувшись, друзья снова обошли кладбищенского труженика и, заглянув в его выпученные от натуги глаза, поднялись на пригорок.
— Вот и обвалившийся подземный ход, ведущий из монастыря в гору, — сказал Крон. — Уже близко.
В темноту уходящий коллектор пугал противным запахом и неведомыми зверушками. Вокруг бушевало лето, но журчащая вода несла с собой холод арктических льдов, и даже в самую жаркую погоду, простудиться в таких местах было делом плёвым.
— А может не побояться и свалить отсюда? — предложил Почтальон, ещё до конца не понявший изуверского замысла сценариста.
— Смелое решение и, безусловно, благоразумное, но в стране дураков так делать не принято, — спокойно растолковал ситуацию Доцент. — Будем закалять характер, да и выхода у нас нет.
Шагнув в неизвестность, группа растворилась в темноте.
Кружок сталкеров, разместившийся вокруг газовой горелки, казалось, не замечал пропажи Почтальона. Беседуя ни о чём, при этом, вяло жестикулируя, они что-то беспрестанно жевали, не выходя их полусонного состояния. Вокруг сидящих валялась пустая посуда и куча консервных банок. Очередная жестянка, улетевшая в темноту, прогромыхала по бетонному полу, оставшись в воспоминаниях характерным резким звоном и, слилась с компанией себе подобных. Деду показалось, что в третьем коллекторе блеснул свет и послышались голоса но, прождав несколько минут, он так и не дождался появления пропавших товарищей. Ещё некоторое время Дед продолжал прислушиваться к шорохам сквозняков, а потом решительно встал со своего места. Осторожно ступая, он заглянул в туннель и, в самой глубине увидел слабое свечение. Идя на свет, он скрылся в проходе…