Тут она как стрельнет глазами, как выпалит:
— Вот переоденусь, тогда и познакомимся.
Вышла из школьного здания в светлом платье и зеленом жакетике, с портфелем — и подругой у левого борта. Чинно протянула руку лодочкой:
— Надя Чернышева.
А подруга — бойкой скороговорочкой:
— Оля Земляницына.
Лучше бы, конечно, без подруги, но что поделаешь. Пристроился Непряхин к Наде Чернышевой с правого борта, и пошли они втроем по Коммунистической, через Якорную, по бульвару на Советской, под голыми еще ветками лип и каштанов, мимо памятника Беллинсгаузену, что стоит против Дома флота. На афише у дверей Дома флота написано крупно: «Антон Иванович сердится».
Надя неразговорчива, помалкивает больше. Этой Оле Земляницыной лишь бы посмеяться. Ну а он, Непряхин Виктор, старается. Как говорится, трали-вали.
Вдруг Надя вскинула на него взгляд.
— Ты где научился так подавать? — спрашивает.
— Чего? — не понял Непряхин, а самого до печенки продрало от ясных Надиных глаз.
— Мяч подавать где научился? В юношеской сборной?
— А-а… — улыбается Виктор. — Нет, в сборной техникума. В городскую юношескую меня кандидатом взяли, только не успел там поиграть.
— Почему?
— В тридцать девятом стукнуло восемнадцать — и тут флот Балтийский по мне заплакал. Как раз я кончил техникум, подал в индустриальный. А поучиться не успел. Остригли меня наголо и — будь здоров — в Краков, в Школу оружия. Я ведь комендор, девчата.
— А то мы не видим! — указывает Оля на красный штатный знак на рукаве непряхинской суконки — скрещенные орудийные стволы.
— Поиграть ты не успел, поучиться не успел, — говорит Надя. — Ничего ты не успел.
— Да успею еще! — отмахивается Виктор. — Не старик же я. Вы, девчата, «Антон Иванович сердится» смотрели?
— А я, — говорит Надя, — буду в медицинский поступать.
— Правильно, — одобряет Непряхин. — Только волейбол не бросай. У тебя к нему способности.
Он, словно бы невзначай, берет Надю под руку.
— Прямо! — Она отнимает руку.
Так, разговаривая, они идут втроем по бульвару сквозь весеннюю игру солнечных пятен и тени. У Морской библиотеки — красивого полукруглого здания с колоннами попарно — Надя останавливается. Ей надо в библиотеку — книжки взять по истории и литературе. Виктор говорит: «Я тебя подожду тут». — «Нет, — отвечает, — не жди, не надо. До свиданья». Ухватился Виктор за это «до свиданья», стал настойчиво предлагать встретиться в следующую субботу. Нет, никаких свиданий… «Да ты ж сама сказала: „до свиданья“…» — «Ну, это… все так говорят… не цепляйся к словам». Такие строгости, что хоть в канал кидайся… Оля Земляницына с понимающей улыбочкой попрощалась и ушла, ей к маме надо было зайти на работу в Учебный отряд, — Виктор сердечно простился с ней. Но Надю все же удержать не смог — упорхнула, скрылась за высокой дверью библиотеки.
Не таков, однако, был Непряхин Виктор, старшина первой статьи с «Марата», чтобы так вот взять и уйти несолоно хлебавши.
Спустя полчаса Надя, выйдя из библиотеки, увидела: у низенькой ограды палисадничка, разбитого вдоль библиотечного здания, стоял Непряхин, его широкая штанина зацепилась за столбик ограды, Виктор дергался, бился, пытаясь высвободиться.
Он и не заметил, как вышла Надя. Крутился вокруг столбика, приседал, руками размахивал…
Надя изумленно вскинула брови и засмеялась, зажав рот ладошкой. Тут Виктор увидел ее, сердито сказал:
— Помогла бы лучше, чем смеяться.
— Как я… как тебе помочь? — спросила она.
— Садовника кликни… или не знаю кого… пожарную команду вызови…
— Да ты просто потяни наверх. — У Нади слезы потекли от нового приступа смеха.
— Просто… — Непряхин дергался всем телом. — Тебе просто, я тут уже полчаса… Ага, ага! — Нагнувшись, потянул штанину кверху. — Пошло, кажется… — Стянув клеш со столбика, выпрямился снял мичманку, помахал ею перед носом. — Ф-фу! Замучился…
Он проводил Надю до ее дома на улице Аммермана, всю дорогу нес веселую чепуху, байки из морской жизни рассказывал. Надя смеялась. Немного не доходя до дому, посерьезнела вдруг, сказала, что ужасно боится первого выпускного экзамена, сочинения.
— Да не бойся, — сказал Виктор. — Что ты — образ Татьяны не знаешь? Или этих — лишних людей?
— Если бы Татьяна… А то попадется «Что делать?». Сны Веры Павловны… Я плохо эту вещь понимаю.
— А чего тут понимать? Напишешь, что все сны сбылись, и дело с концом.
— Видно, что ты артиллерист, — сказала Надя. — Тоже мне, выпалил… Сны Веры Павловны вовсе не сбылись, потому что это была утопия.